Пора уводить коней

И отцу хотелось, наверное, того же. Он по-прежнему маялся и не находил себе места. Спускался к реке с книгой и укладывался почитать в привязанной лодке, положив голову на подушку на заднюю скамейку, или на камнях на склоне рядом с крестовой сосной, причем казалось, что он вообще не думает о событиях, разыгравшихся здесь зимой сорок четвертого, хотя, может, он и правда не думал о них. Усилием воли он изображал на лице полную бесстрастность, показывая, как мог бы выглядеть человек, у которого в сердце мир и покой и он просто наслаждается летним днем, но меня ему не удавалось обмануть. Я же видел, как он поднимает голову и устремляет взгляд куда-то вниз по течению, сплав занимал все его мысли, и я обижался, что он значил для него чрезмерно много. Ведь был еще и я. Мы же с ним команда, у нас пакт. И время кончается, уже пора ускоряться, чтобы управиться со всеми делами, намеченными на это лето, пока оно не прошло и не кануло в небытие.

Когда мы только приехали сюда, на автобусе из Эльверума, он через день спросил, как я отнесусь к идее трехдневного путешествия верхом, понравится ли она мне, а в ответ на мой вопрос, каких лошадей он имеет в виду, отец сказал, что Баркалдовых, и я загорелся и сказал, что это превосходная идея. Как известно, с ездой верхом я отца не дождался, хотя покататься мы с Юном тогда толком не успели, да и кончилось все не особо удачно, со мной во всяком случае, уж не говорю о Юне, тем более если вспомнить, что там происходило до того и после. К своему предложению отец не возвращался ни разу, поэтому я очень удивился, когда, открыв однажды утром глаза, услышал в отворенное окно, что кто-то шумит и отфыркивается за домом, там, где я однажды оскандалился и побоялся косить крапиву короткой косой, чтобы не обжечься. А отец тогда вырвал ее всю голыми руками и сказал: ты сам решаешь, когда тебе станет больно. Я свесился с кровати и высунулся в окно, упершись руками в раму, и, вися в таком положении, я увидел, что на лугу пасутся и щиплют травку два коня. Один каурый, другой вороной, те самые, которых выбрали тогда мы с Юном, это я увидел сразу, но хороший ли это знак или скорее плохой, я бы вряд ли ответил тем утром, вздумай кто-нибудь меня спросить.

Я спрыгнул с кровати, как делал это всегда, на сей раз ничего себе не покалечив. Колено давно прошло, зажило за пару дней. Я снова высунулся в окно так далеко, что дальше только упасть, и увидел, что отец выходит из сарая с седлом в руках и вешает его на козлы. Звякнули стремена, и я крикнул:

— Эй, ты увел коней?

Он замер и на миг остановился, но потом до него дошло, что я дурачусь, и он крикнул в ответ:

— Давай-ка быстро сюда!

— Слушаюсь, сэр!

Я сгреб со стула одежду и выскочил в большую комнату, на бегу одеваясь, подпрыгивая по очереди на левой и правой ноге, чтобы не останавливаясь натянуть штаны, едва притормозил, засовывая ноги в спортивные тапочки, вполуслепе, с рубашкой на голове, выскочил на крыльцо, суча задранными кверху рукавами. Высунув наконец голову полностью, я увидел, что отец стоит у сарая и добродушно потешается надо мной, а в руках у него второе седло.

— Это твое, если ты еще не охладел к этой затее, — сказал он. — Я помню, она тебе нравилась.

— Еще как! — сказал я. — Мы прямо сейчас едем? А куда?

— Куда б мы ни решили ехать, сперва — завтрак, — сказал мой отец. — Потом надо еще приготовить коней. Это тоже время, потому что это надо сделать тщательно. Кони наши ровно на трое суток. Ты знаешь Баркалда, он не любит шуток со своим имуществом. Как он дал-то мне коней, не понимаю.

Я тут загадки не видел. Он любил моего отца, и всегда любил, а по рассказам Франца я понял, что их доверительные отношения гораздо более близкие, чем я сначала думал. Возможно, отцу не пришлось платить за сэтер, где мы жили, возможно, Баркалд отдал его верному другу бесплатно, потому что они вместе прошли и огонь, и воду, и война кончилась. Теперь ведь все изменилось по сравнению с нашим первым приездом сюда, когда и лес был мне незнаком, и речка, и новый мост, и я впервые увидел, как поднимается у реки желтая блестящая куча бревен для сплава, и Баркалд был человеком, к которому я относился с презрением, потому что у него полно земли и денег, а у нас нет, и я думал, что отец смотрит на это также. А он-то видел все иначе, а если и высказывался примерно как сейчас, то из кокетства или чтобы навести тень на ясный день.

Что вообще-то неприятно, но мне некогда было учитывать еще и это, лето подходило к концу, для нас точно, и внутренняя тяжесть, которая тянула меня к земле и в день сплава чуть не покалечила мне колено, волшебным образом испарилась из тела и развеялась. Теперь я стал непоседлив похуже отца и вознамерился выжать все из оставшихся дней, реки и леса, прежде чем мы тронемся в обратный путь домой в Осло.