Пора уводить коней

Рядом с белым внедорожником стоит человек, кажется женщина, в черном пальто и с непокрытой головой, светлые волосы вьются естественно или в силу механического воздействия, она не выключила зажигание, на фоне более темных деревьев на краю двора выхлопы белеют ровным облачком. Женщина спокойно стоит и ждет, положив одну руку на лоб или на волосы, и она смотрит на дорожку, по которой я поднимаюсь, и что-то есть в ее фигуре знакомое, я видел ее раньше, да еще Лира бросается к ней со всех ног. Я не слышал, как подъехал автомобиль, и не обратил внимания на следы шин, когда вышел с тропинки на дорожку, но я ведь и не ждал никого на машине, тем более в такое время дня. Сейчас хорошо если восемь. Смотрю на свои часы — ого, половина девятого. Ладно.

Это приехала моя дочь. Старшая из двух. Эллен. Она курит сигарету и держит ее, по своему обыкновению, зажав прямыми пальцами и далеко отставив руку, будто отдавая кому-то или делая вид, что сигарета не ее. Я мог бы узнать ее по одному этому жесту. Я быстро высчитываю, что ей сейчас тридцать девять. Она по-прежнему интересная женщина. Это не в меня, но у нее мать красавица. Я не видел Эллен полгода, если не больше, и не говорил с ней с тех пор, как переехал сюда, а на самом деле гораздо дольше. Честно сказать, я как-то не вспоминал ни о ней, ни о ее сестре. У меня здесь хватало забот. Я уже на верху дорожки, Лира трется о ноги Эллен, и та поглаживает ее по голове, они не знакомы, но Эллен любит собак, и они платят ей тем же. Это у нее с детства. Насколько я помню, я видел у нее собаку, когда в последний раз был в гостях. Какую-то коричневую. Это все, что осталось в памяти. Да и было тоже не вчера. Я останавливаюсь и старательно улыбаюсь, Эллен выпрямляется и смотрит на меня.

— Это ты, — говорю я.

— Да, это я. Удивился?

— Не стану отрицать. Ты ранняя пташка.

Она начинает было улыбаться, но полуулыбка тут же изглаживается, Эллен затягивается, выпуская голубой дым, и отставляет сигарету подальше почти на вытянутой руке. Сейчас она не улыбается. Это меня немного пугает.

— Ранняя? — говорит она. — Возможно. Я так и так не спала почти, вот и поехала пораньше. Часов в семь, как только всех выпроводила. Сегодня у меня свободный день, это я давно постановила. Сюда оказалось всего час езды. Я думала, больше. Даже странно, что это так близко. Я только приехала, минут пятнадцать как.

— Я не слышал тебя, — говорю я. — Мы в лесу гуляли, внизу у озера. Там снег и здорово. — Я поворачиваюсь показать ей и не успеваю развернуться обратно, как она тушит сигарету, кидает ее на мой двор, делает пару шагов, подходит, обнимает меня руками за шею и целует. От нее приятно пахнет. И она того же роста, что и раньше. Это как раз не странно, после тридцати в росте почти не прибавляют, а вот в то время, когда я годами катался по всей стране и дома, считай, не бывал, то всякий раз за время моего отсутствия обе девчонки вырастали, или мне так казалось. Они тихо, как мышки, сидели рядышком на диване и смотрели на дверь, в которую я должен был войти, я знаю это и помню, как меня смущало, прямо на душе скребло, особенно когда я наконец входил, а они сидели на диване, смущенные и чего-то ждущие. У меня и сейчас немножко саднит на душе, тем более что она крепко обнимает меня и говорит:

— Ну привет, пап. Приятно с тобой повидаться.

— Привет, доча, — говорю я. — И мне тоже приятно.

Она расцепляет объятия, но не отходит, а говорит тихо мне в шею:

— Мне пришлось обзвонить все коммуны в радиусе ста километров и даже больше, чтобы узнать, куда ты скрылся. Знаешь, сколько недель на это ушло? У тебя ведь даже телефона нет.

— О-ой, а я не знал.

— Не знал, конечно. Ёлки зеленые, — говорит она и несколько раз стукает меня кулаком по спине, и не то чтоб совсем нечувствительно.

Я говорю:

— Что возьмешь со старика, — и мне кажется, она всхлипывает, но я не уверен, во всяком случае, она так судорожно сжимает мне шею, что трудно дышать, но я не отпихиваю ее, просто задерживаю дыхание и сам обнимаю ее двумя руками, очень-очень-очень осторожно, излишне даже, стою так и жду, пока она расцепит руки, а тогда и сам делаю шаг назад и глубоко вздыхаю. — Выключи мотор, — говорю я, зевая в руку, и киваю на «мицубиси», который по-прежнему тихо урчит. Первые лучи солнца играют на отполированном белом лаке, ослепляя меня. Даже глаза режет. Я зажмуриваюсь.

— Верно, — говорит она. — Уже можно. Ты нашелся. Я не узнала твою машину и решила, что приехала не по адресу.

Я слышу, как она идет по снегу к своей машине, делаю пару шагов и открываю глаза одновременно с тем, как она открывает дверцу машины, пригибается, заглядывает внутрь и выключает мотор. Гаснут фары. Становится тихо. Она и вправду всплакнула, вижу я.

— Пойдем в дом, выпьешь кофе, — говорю я. — А мне нужно сесть, ноги устали, по снегу-то ходить. Старик, одно слово. Ты завтракала?

— Нет. Не хотела тратить время.

— Сейчас что-нибудь придумаем. Идем ко мне.

На «ко мне» Лира напружинивается, бежит к крыльцу, поднимается на две ступеньки и встает под дверью.