Пора созревания

— Разреши составить тебе компанию? — Взгляд устремился в корзину, благоухающую ароматом свежего хлеба.

Я освободилась из невозможно женственного объятия.

— Могу предложить чай, кофе нет, — категорично заявила я, почему-то сделав ударение в слове «кофе» на первом слоге, как это принято среди немцев, вместо того чтобы акцентировать долгое «э» по-австрийски.

— А молоко найдется?

Книги Самур-оглы и антология со стихами Незими по-прежнему лежали на столе. Естественно, Августа сунула в них нос.

— Да ты читаешь по-турецки! — восхитилась она в гостиной, что я на кухне проигнорировала.

Когда мы уселись завтракать, она поинтересовалась, насколько полезны брошюры:

— Какая досада, что мы с Пат не владеем турецким языком! И вообще…

Я не стала углубляться в тему. Мне было очевидно, что ее «вообще» к Самур-оглы не относится. Поскольку Августа сосредоточенно жевала, возникла пауза, и я воспользовалась случаем, чтобы взглянуть в окно. У ворот стояла Пат в спортивном одеянии и смотрела в сторону дома. Видеть меня она не могла, точно. Пат явно что-то обдумывала, и я догадываюсь, что именно, потом она потрясла головой и затрусила под гору. Я едва сдержала вздох облегчения.

Августа, сидевшая к окну спиной, прожевала и приступила к объяснениям:

— Конечно, Пат добилась большего, чем я. Профессорское звание ее подхлестывает. Когда она чует след, ее выносливости позавидует любая ищейка.

Августа взялась самокритично припоминать все, чего ей недостает. Я расценила это как прелюдию к перечислению того, в чем у нее избыток. Основную часть долго ждать не пришлось.

— Я согласна, экспедиция — чрезвычайно важный источник информации, это принятая в мировой науке практика, но все же географическая локализация не всегда ведет к определению культурно-исторических предпосылок.

«Ага, сейчас она коснется переписки».

— При всей женской солидарности у меня и Пат разные мотивы в этом деле.

Я кивнула, чтобы ее подбодрить.

— Меня интересует не вообще историзм, а конкретно Вендлгард. Рискну утверждать, в ней для нас проступают черты великой богини.

Тут она, кажется, хватила через край.

— Я имею в виду мифическую Вендлгард. Разве не ты говорила про «образ цветочной луковицы»?

Невольно взглянув на Iris elegantissima, я чуть со стула не упала. Он рос! Невооруженным взглядом можно было заметить, что зазеленел второй ятаганчик. Мое возбуждение не ускользнуло от Августы.

— В чем дело?

Я поспешила ее заверить, что к ней это не относится, мол, внезапно вспомнила о назначенной встрече. Абсолютно вылетело из головы.

Но Августа не унималась. Она вцепилась в мой клубень, как… Я бы сказала — бульдог, как бы ни напрашивалось сравнение со свиньей, натасканной на трюфели.

— Я давно думаю про ирис. Твоя версия определенно указывает на богиню растений, если не на праформу Госпожи всех животных. Изгнанница, жертва агрессии высших сил, присутствует в мифах всех без исключения народов. И то, что она поселилась у черта на куличках, лишнее тому подтверждение.

Что-то не помню, упоминала ли при Августе Iris elegantissima.

— Извини, я грубо отозвалась о твоем великолепном, манящем туристов крае, но для VIII века такое определение справедливо, согласись. И принимая во внимание образ ириса, можно проследить путь Вендлгард через Балканы в Среднюю Европу. То есть образуется цепь доказательств, которые, впрочем, нужно снабдить научным аппаратом.

У меня в голове образовалась каша.

— Погоди, в твоих рассуждениях есть определенная логика. Но тогда получается: при упоминании известных нам Вендлгард речь идет о богинях, которых свергли новые боги. Например, о трех Бетт: Эмбет, Вилбет и Борбет?

— Ну да! Они стали потом святой Маргаритой, святой Катариной и святой Барбарой.

— Маргарита — с червяком, Катарина — с колесом, Барбара — с башней, — процитировала я стишок, помогавший мне в детстве правильно распределять атрибуты этих барышень. [24]

— Неплохо бы узнать, как умерли обе Вендлгард — реальная и мифическая. И найти изображение мифической. Святых украшают орудиями их пыток.

Подобная мысль не приходила мне в голову:

— Орудия пыток?

— Я уж молчу про святую Катарину. Возьмем святую Лючию, приносящую свет. При жизни она носила имя Джина Лючина и была настолько целомудренной, что, когда поклонник похвалил ее глаза, она вырезала их из орбит и послала ему на подносе, попросив больше не беспокоить. Оскорбленный в лучших чувствах поклонник попробовал упечь ее в дом терпимости, но силою Святого Духа она вдруг стала такой тяжелой, что никто не смог сдвинуть ее с места. Мало того, ни костер, ни кипящее масло не причинили ей вреда. Даже с кинжалом в горле она протянула достаточно долго для того, чтобы принять святое причастие. Впрочем, исследователи полагают, что этим экзекуциям подвергали не деву, а статую при разграблении храма Святой Лючии. Ведь намек весьма прозрачный: она стала такой тяжелой, что никто сдвинуть не мог, то есть окаменела, превратилась в статую.

Я невольно подумала о Незими. Сведения достоверные: кожу содрали с поэта, а не с какого-то истукана.