Пора созревания

А Унумганга занимали вопросы, почему колонна поехала в Гесль и почему банкноты — на подводах, ибо дорога, покрытая щебнем, оказалась для военных грузовиков узка, — вернулись к Топлицзее?

Между тем и мы дошли до конца дорожки, вымощенной щебнем, то есть до «Рыбацкой хижины», и заняли столик на веранде.

Нам не было нужды напряженно вчитываться в меню: блюдо мы выбрали давным-давно, так что сделали заказ, едва опустившись на стулья.

Мой стул был теплым, а столик неубранным. Развернутая газета лежала между чашкой (на дне густой коричневатый слой сахара) и десертной тарелкой, на которой таяли недоеденные взбитые сливки.

— Как там дела с расшифровкой? — небрежно бросил профессор.

Унумганг спросил небрежным тоном, но я вздрогнула — надеюсь, он не заметил…

— Вы знаете, что это значит? — Он постучал пальцем по фотографии в газете: коротко остриженный мужской затылок с фигурно выбритым числом 88.

Я взяла со столика газету, пробежала глазами заметку. Речь шла о человеке, который убил трех полицейских, а потом застрелился сам. Фотография была взята из семейного архива, снимок относился к недалекой юности убийцы.

— 88. Я вижу только 88. — Я перевернула страницу, ища объяснение странного украшения. — Какая связь между числом 88 и перепиской?

— Перед вами самый простой вид шифра. Посчитайте, какая буква в алфавите восьмая.

Я пошевелила губами, загибая пальцы на левой руке.

— Восьмая — h. Ну и что?

— Heil Hitler! [12]Эта форма кодирования так же примитивна, как и молодые люди, способные выкинуть деньги на такую прическу вместо того, чтобы заплатить психотерапевту!

Официантка убрала все со столика, прихватив газету: очевидно, та принадлежала ресторану. Поскольку мы чтива не требовали, газета легла на стойку бара, чтобы при случае составить компанию одинокому любителю пива и его поллитровой кружке.

— Вендлгард и Незими наверняка придумали нечто более изощренное, чтобы скрыть свою духовную близость от цензоров и цензурных инстанций всех времен.

Похоже, способы расшифровки выбраковывались методом исключения. «Alpha — Bravo — Charly» отпадает, «А — первая, В — вторая, С — третья» — тоже. Только меня ознакомят с каким-нибудь новым способом, как выясняется, что он не годится. Я почувствовала себя начинающей пианисткой, которую лупят линейкой по пальцам, чуть только она выбьется за пределы скучной гаммы.

— Но ведь на цифрах зиждутся все шифры, — возразила я капризным тоном. Кому понравится, когда его постоянно уличают в необразованности?

Унумганг посмотрел сквозь меня вдаль:

— Конечно, весь белый свет состоит из чисел. И у языка изначально нумерационная структура, каждая буква связана с определенным числом. Из этой связи можно кое-что извлечь.

Вообще-то в школе я всегда засыпала на математике. Но если цифры послужат ключом к содержанию рукописи, то можно проснуться!

— Однако исконная связь между буквой и цифрой трактуется в разных смыслах, так же как и толкования преследуют разные цели.

— Абракадабра! — вырвалось у меня.

— Вы недалеки от истины. Праязык и абсолютные числа — это одно и то же, слово породило предмет. Даже после вавилонского смешения языков большинство из них можно восстановить по числовому значению слов.

— Числовое значение? Что еще за числовое значение?

— В современных языках — это сумма значений букв, в немецком, например, — от 1 до 26. В языках, где каждая буква имеет название, другой подход. Там суммируются значения как самой буквы, так и тех, что составляют ее название. И так далее, и тому подобное…

Ничего не понятно! К счастью, тут подали салат и напитки. Мы кивнули друг другу через стол, подняв бокалы.

Меня участие буквенно-цифровых связей в сотворении мира интересовало куда меньше, чем их прикладное значение, я хотела быть поближе к конкретной расшифровке, о чем и сказала Унумгангу.

— Но сотворение мира и расшифровка нашей рукописи — процессы неразрывные! Кто-то читает святые книги, словно они тайные послания, которые можно понять, только манипулируя числовыми значениями слов, кто-то пытается подражать Богу, кодируя собственные послания…

Подали форель. С поджаренной корочкой, с белыми глазами, выкатившимися из орбит, — все как положено. Мы застучали приборами. Первым делом в качестве разминки перед сложной процедурой разделки филе, съели щеки — нежнейшее мясо, пожалуй, единственное место во всей рыбине, которое легко срезать.

Я невольно подумала о Незими, с которого живьем содрали кожу как раз из-за буквенно-цифровой переписки. Палачам не удалось заставить его покориться: как ни в чем не бывало поэт закинул на плечо содранную кожу и ушел в бессмертие.