Пора летних каникул

— Старшина Милешин, примите командование второй ротой.

Записная книжка выпала из рук капитана Бруса.

— Комбат! — взвился вдруг Вилька. — Товарищ комиссар!.. Золотые вы мои!..

— Отставить разговоры! — осадил его Шагурин. Вилька блаженно улыбался.

Брус сейчас похож на змею, у которой вырвали ядовитые зубы. Возле него крутится Кувалда, и мы догадываемся, что он насплетничал капитану насчет Вильки, потому что Брус вдруг даже повеселел. Несколько раз он порывался что-то сказать комбату, но удержался от искушения. На нас он поглядывал искоса.

В сущности это был примитивный тип, и разгадать ход его мыслей не составляло никакого труда. Брусу не терпелось взять на карандашик и Глеба. Вскоре и Глеб очутился у него на заметке.

Сперва мы не поняли, о каком таком взаимном молчании толковал нам Кувалда, когда Вилька заметил его возле окна. Вскоре, однако, все разъяснилось. Этот верзила с масляными глазками все время вертелся возле Кати. Нас одолевало неистребимое желание изувечить его до полусмерти. Но мы сдерживались: Кувалда действовал осмотрительно.

Но на этот раз Кувалда не утерпел. Воспользовавшись тем, что мы были заняты чисткой „максима“, он отправился к хатке, стоявшей на отшибе. В хатке находилась Катя. По счастью, Глеб собрался за водой для „максима“. Путь его лежал мимо той самой хатки.

Что там произошло — никто толком не знал. Глеб в ответ на наши вопросы угрюмо молчал, а Катя тихо плакала.

Кувалду нашли в палисаднике избитого, без сознания, с проломленной переносицей.

Но в общем-то все было ясно. Никто, даже остроумец фельдшер, не помог Кувалде перевязать изувеченную морду.

Капитан Брус маялся, места себе не находил. Еще бы! Через час — атака.

Наш новый ротный — старшина, симпатичный рябой дядька с маленькими хитрющими глазками — велел установить „максим“ метрах в трехстах от южной околицы села.

Разбитый пулемет дребезжал и звякал на выбоинах. Пришлось тащить его на руках, чтобы скрытно добраться до указанной ротным позиции. Мы почти не волновались. Беспокоило другое: как бы не пропустить фашистов, если они кинутся по дороге в нашу сторону.

— Глеб, — сказал Вилька, — давай-ка будь вторым номером, а Юрка пускай поработает со „шмайсером“, все равно ему нечего делать, коробки с лентами под рукой.

— Ладно.

Завечерело, но еще не сгустилась тьма. Умница комбат, выбрал подходящее время для атаки. Мы лежали, притаившись за пыльным кустом, и нас одолевала нервная зевота. Наш батальон взял инициативу в свои руки. Кто сказал, что мы пробиваемся из окружения? Это они, фашисты, окружены, всюду их подстерегает смерть.

Мысленно мы видим, как осторожно подбираются к селу наши бойцы. В селе слышен шум моторов, патефон наигрывает разухабистый фокстрот… Разведчики снимают охрану… Тишина… Вдруг — длинная автоматная очередь, крик — и тут же в небо взлетела белая ракета, заахали гранаты, „уррр-а!!“ покатилось неудержимой волной…

Мы были уже опытными солдатами. В хаосе звуков боя мы теперь разбирались так же хорошо, как дирижер в партитуре. Наш рыкающий „Дегтярев“ работает вовсю, винтовочные щелчки сливаются в аритмичные очереди, словно ведет огонь пулемет-заика… А это фыркают наши, трофейные автоматы, слаженно, дисциплинированно. Они бьют по северной околице.

— Вот дают прикурить! — Вилька дрожит от нетерпения.

Глеб нежно улыбается.

Вдруг из-за крайней хаты на дорогу выкатился мотоцикл с коляской… третий… пятый. За мотоциклами бежала толпа фашистских солдат.

Вилька вцепился в рукоятки „максима“.

— Подпустим шагов на сто. Тогда и без прицела сработаем.

Меня прошиб озноб. Но это не страх, а нетерпение охотника, волнующегося, как бы не упустить дичь. У меня всего пять автоматных обойм.

— А, гады! — прохрипел Вилька.

Деловито затарахтел наш „максим“, поводя стволом из стороны в сторону. Фашисты взвыли, шарахнулись назад, но из села по ним ударил. „Дегтярев“… Опрокинулся один мотоцикл, второй…

Одному отчаянному фрицу все же удалось проскочить через зону смерти. Мотоцикл его с ревом промчался по дороге, перед самым нашим носом… В следующую секунду я послал ему в спину целую обойму. Для гарантии. Мотоцикл круто развернулся, опрокинулся и затих. Это было великолепное зрелище. Я упивался им. Тут-то меня и ударило по руке. Нет, не ударило. Мне показалось, будто пальцы левой руки прищемило дверью. Я вскрикнул, взглянул на руку и увидел, что безымянного с мизинцем как не бывало.

Это мне удружил рехнувшийся от страха фриц. Он напоролся на наш-пулемет, чудом уцелел, полоснул мне по пальцам из автомата и сейчас лежал в двух шагах от нас на спине, широко раскинув руки. Глеб прострочил его чуть ли не пополам.

Вилька перевязывал мне руку и чертыхался. Глеб занял его место у пулемета. Но стрельба уже смолкла.

— Все… Порядок, — проворчал Вилька, закончив перевязку. — Поздравляю с боевым ранением. Человек всего добьется, если очень захочет. На то он и царь природы.

Я молчал — мне было не до шуток.