Читаем Пора летних каникул полностью

— Дела... Досталось вам, ребятки. Ты, сынок... звать-то как тебя, а?.. Ты, Юра, держись. Будь мужчиной. Теперь ты боец и должен отомстить за Павку, за все с проклятыми рассчитаться. А то, что испугался паникеров... Ты думаешь, я не испугался? Самое последнее дело — паника. Сволочная штука. Из-за нее сегодня мы, знаешь, сколько народу зазря потеряли!.. Как услышал: «Спасайся! Окружают!»—в ноги ударило, чувствую — сердце в желудок проваливается. Еле-еле удержался, еще чуток — и заскакал бы зайцем. Я ведь тоже не кадровый. Еле удержался. Так-то вот. Но удержался. И даже распорядился схватить паникеров. Поздновато, правда, но что поделаешь... Утром разберемся. А ты, сынок, вот что: ложись, отдохни. Утро вечера мудренее. Главное, в руки себя возьми.

Очкарик похлопал меня по спине, сказал шутливо:

— Это хорошо, что ты совсем юнец. Даже завидки берут — бриться тебе не надо. А на войне, знаешь, как туго с бритьем? Ни тебе парикмахерских, ни воды горячей. Беда.

Послышались шаги, голос старшины Могилы негромко позвал:

— Товарищ комиссар, где вы?

Бобров откликнулся. Старшина, Мягко ступая сапогами, подошел к нам.

— Товарищ комиссар, разрешите проводить к командиру.

Они скрылись в темноте, а я прилег на сыроватую землю, пахнущую прошлогодними листьями. В урочище нависла настороженная тишина. Деревья походили на молчаливых великанов. Ни ветерка. Лишь изредка там, за логом, взлетали огненные дуги немецких ракет.

Положив сбоку автомат, я лежал на спине. Вилька и.Глеб не давали мне покоя. Неужели их убили!

Убили! Дикое слово. Это значит — сделать так, чтобы человек перестал дышать, чувствовать, есть, пить, улыбаться. Был человек — и нет. Осталась только видимость человека, которую называют отвратительным словом— труп! Люди никак не могут привыкнуть к этому жуткому слову и поэтому, произнося его, говорят всякую чепуху, теряются: «Труп пожилого человека»... «Труп принадлежал молодому мужчине»... Какая. ересь! Что значит «труп пожилого человека»? Это же не пиджак... И почему — «принадлежал»? Словно человек при жизни владеет собственным трупом. Фу, гадость какая!

Долго не мог я уснуть. Все думал, думал...

— Подъем!—чья-то рука тормошила меня за плечо. Я открыл глаза. Вокруг, зевая и потирая небритые

щеки, поднимались бойцы. Заря пронзала розовыми лучами посветлевшее небо. Я поднялся, повесил автомат на плечо, огляделся. Народу было изрядно. Ночью мне казалось, что спаслась жалкая горсточка. Неужели подошло подкрепление? Чепуха. Какое может быть подкрепление?

И все-таки народу — роты на две. И даже кухня ееть на резиновом ходу. И грузовая полуторка с какими-то ящиками; в кузове ее сидел небритый еврей лет сорока и яростно местечково кричал на окруживших грузовик бойцов:

— Вы думаете, меня можно взять на бога?! А это видели?!— и показывал кукиш, поводя им вокруг себя, словно держал круговую оборону.— Никому не позволю стихийно сожрать довольствие.— На то есть командир и комиссар.

Бойцы смирно, но настойчиво возражали:

— Жрать хочется.

— Сутки без...

— Товарищ интендант!..

Тут рядом со мной послышалось:

— Да що, братва, с ем говорить, с явреем. Давай налетай.

Я сразу же узнал голос того, кто ночью ныл насчет Берлина. Я оглянулся — и ахнул: это был типчик, ехавший с нами в эшелоне, боец с бабьим лицом.

Тут к нему подошел высокий тоненький в талии жгучий брюнет с треугольниками на петлицах, ласково сказал:

— А ну, дарагой, стать смирна!

— Зачем?— боец недоуменно захлопал свиными ресничками.

— За-ачем? А вот зачем, дарагой...— кавказский человек, почти не размахиваясь, ткнул его в мягкий подбородок.

Боец взбрыкнул ногами.

— Правильно,— одобрили в толпе.

Показался комиссар, рядом с ним шагал майор — крупный, решительный, весь перетянутый ремнями, тот самый, который чуть не набил мне морду, а вечером матерллся и стрелял из пистолета.

Увидев валявшегося на траве бойца, они прибавили шагу.

— Что произошло?—строго спросил майор. Он был идеально выбрит — и это меня поразило.

Еврей с машины подбежал, неловко приложив пальцы к фуражке, доложил:

— Лейтенант интендантской службы Гурвич... Вы знаете, этот нахал подбивал разграбить продукты. Я не давал. Стольких трудов стоило спасти машину — и на тебе! Товарищи бойцы тащили, машину буквально-таки на руках, а этот...— Гурвич указал пальцем на лежавшего бойца-бабу,— и он кричал... Нет, простите, не кричал. Он обзывал меня «явреем». - ,

Комиссар улыбнулся и ничего не сказал. А грозный майор рассердился.

— Евреем? Оскорблял? А вы,, может быть, мексиканец или... Почему «еврей»—оскорбление? Еврей это национальность.

— Он говорил на меня «яврей»,— мягко поправил Гурвич,— и выходило так, что именно поэтому я не хочу накормить людей... Впрочем....

— Правильно. Интендант верно говорит,— зашумели бойцы.

Майор раздумчиво смотрел на вконец растерявшегося Гурвича, спросил Очкарика:

— Как вам все это нравится, товарищ комиссар?

— А что? Геройский интендант.. Как он умудрился «газик» сюда затащить? Танки и те небось застряли бы".

— Вот и я так думаю. Трусливые душонки оружие бросали, а начпрод о людях думал. Объявляю вам благодарность, товарищ...

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне