— Пошляк ты, Вилька,— вздохнул долговязый.— Дать бы тебе за «беу» по визитной карточке. Над кем смеешься? Над собой смеешься. Остряк-самоучка.
— Да я же это так... для поднятия духа. Ученые утверждают, что в смехе содержится полезный витамин «Ц».
Крепыш подмигнул зеленым, ка# у кота, глазом и, поглаживая на верхней губе светлый пушок, сказал с ехидцей: ,
— Об этом уже поведали широким массам знаменитые клоуны Бим-Бом. На нижегородской ярмарке. В тысяча девятьсот третьем году.
— Ты — циркач, тебе виднее.
Одноглазый умолк, но бес противоречия не давал покоя. Чтобы растормошить товарищей,— а зачем, он и сам не знал,— паренек стал тихонько насвистывать популярный марш «Броня крепка, и танки наши быстры...».
— Свинья ты, Вилька,— вновь вздохнул долговязый блондин.— И без тебя тошно...
— Без меня? А мне без танков тошно. -Где, где тан-, ки, а?
— Бона! Только тебя и дожидаются,— светловолосый кивнул в сторону немцев...— Лошак ты, Вилька,—боец вновь принялся ба'юкать руку, но сейчас он не морщился, тихо улыбался.
— Чего ты? Пирожное, что ли, увидел?
— Слышь, Вилька, а спорим, что не знаешь ты значения слова «лошак». Спорим? -
— А ты — штымп, Юрка. Спорим — не знаешь, что такое Штымп? Ага, съел!
Старшина не вмешивался в словесную перепалку. Бог с ними. Дети еще. И осталось жить-то им считанные часы... Эх, люди, люди!..
Старшина не вмешивался. Но зато вдруг разозлился боец с трудовым орденом. Он сам поразился, с чего это его взорвало. Пожалуй, Вилькины слова: «Ага, съел!»
— Хватит трепаться! Тоже мне клоунаду развели. Тут, понимаешь, с голодухи кишки подводит, а они друг дружку разыгрывают.
— Глебушка хочет хлебушка?— все еще куражился Вилька.— Глебушка мечтает о соляночке из осетринки, о свиной отбивной с косточкой и компотике из груши дюшес на третье?.. Потерпите до Берлина, гражданин орденоносец. Недалеко осталось.
Старшина насторожился — от этого неугомонного парня так и жди какой-нибудь каверзы. Между тем Вилька продолжал развивать мысль, обращаясь к комбату как бы за поддержкой.
— А что, товарищ комбат, я ведь правильно говорю? Земля, как доказали культурные люди,— это шар, здоровенный такой шарище. А Гансы - дураки, не знают этого. Прут себе, как очумелые...
— Ну и что?,— Старшина уже смутно догадывался: шалый паренек куда-то клонит.
— А мы от них — стройными рядами нарезаем. Не отступаем, нет. Такого термина, говорит, и в боевом уставе пехоты не найдешь. Не признает его БУП — и баста. И нарезаем мы для того, чтобы обежать вокруг шарика, забраться Гансам в тыл и жахнуть по Берлину с запада. Примерный маршрут — через Колыму, Аляску...
Вилька умолк — он увидел, как багровеет короткая шея комбата и глубоко упрятавшиеся глаза наливаются яростью.
— Ну-ну...— начал было Вилька примирительно.— Я ведь пошутил. Уж и пошутить нельзя...
— Я те пошутю, трепло,— тихо и страшно произнес старшина, поднося к носу струхнувшего Вильки кулак:— Да я тебя... В штаб Духонина... На месте. Я тоже шутить умею.
Товарнщи вступились за Вильку:
— Комбат, ну сболтнул человек... Мало что сорвется с языка.
— Лошак он, товарищ комбат. Что с лошака взять?. Гнев старшины поостыл.
— То-то же! Лошак. И лошаков можно очень даже свободно к стенке. Мы в Берлин откуда полагается притопаем. Понял?.. Без твоей кругосветной стратегии. Не мы — так другие. Красная Армия придет. А если еще какие разговорчики — доложу по начальству: так, мол, и так, человеку одному путешествовать очень захотелось. Турист, на Колыму просится.
Пулеметчики. сидели смирно, слушая старшину, как прилежные ученики любимого учителя. Лишь в глазах у них проскальзывали добродушные смешинки.
— Вот что!—старшина рубанул ладонью воздух.— Давайте-ка подальше от этого станкача. Я уж тут сам управлюсь.. Мчедлидзе позовите.
Приятели замерли, их пухлые детские рты открылись как по команде. И комбат понял, что оскорбил мальчиков. Тогда он торопливо стал объяснять, мол, он опытней, и вообще... у них, у молодых, вся жизнь впереди, и вообще, он приказывает...-
— Не то говоришь, комбат,— одноглазый Вилька укоризненно покачал головой.— Тебе батальон дальше вести. Нам — прикрывать. Сегодня наша очередь. Не обижай.
— Пропадете вы здесь, ребятки. Жалко мне вас тратить,— старшина все еще пытался настоять на своем, но в душе он понимал: они правы, ему надо вести людей — горстку израненных бойцов; а эти ребята... Их лравда,— сегодня их черед.