Попытка возврата

Но перед этим опять имел беседу с верховным. На этот раз даже без Лаврентия Павловича. Меня привезли на знакомую дачу и на этот раз без процедуры разоружения провели в кабинет. Вообще-то я сам на эту встречу напросился. Пора уже было рассказать о том, что американцы готовят. Сразу, правда, докладывать об очередных озарениях не получилось. Сталин долго расспрашивал о способах применения террор-групп, о возможности их взаимодействия с родами войск, о настроениях личного состава. Я сначала даже потерялся. Ведь уже все было говорено-переговорено. Но потом понял, что Виссарионыч или еще не принял окончательного решения, или наоборот, уже принял и теперь просто собирает побольше информации для его подтверждения. Выслушав очередной раз все доводы, он покивал головой и неожиданно, как это у него всегда получалось, сменил тему:

– Скажите, Илья Иванович, мы вам дали широчайшие полномочия карательного и надзорного органа на фронте, а вы своей властью сняли только двух полковых комиссаров и одного командира дивизии. Хотя на прошлой встрече говорили о негативном положении дел с командным составом. Как это вышло? Вы плохо работаете или проявляете излишний либерализм?

Сталин начал прикуривать трубку и при этом хитро поглядывал на меня. Во блин, вопросики подкидывает – сразу и не ответишь. Слишком уж много чего я понял за последнее время, поэтому и не решал такие серьезные дела кавалеристскими наскоками. Постаравшись как-то упорядочить доводы, начал отвечать:

– Никак нет Иосиф Виссарионович! Излишнего либерализма за мной никогда не было. Просто получив такое право, начинаешь задумываться о том, почему этот человек так поступил. Из-за тупости или неопытности. Кто он– дурак, желающий выслужиться любыми путями, или вдумчивый командир, который просто совершил ошибку. А самое главное – кем его можно заменить. И в девяноста пяти процентах из ста понимаешь, что или человеку просто опыта не хватает, или что любая замена будет только хуже. И только пять процентов командиров совершенно не соответствуют своей должности. Ему максимум взводом командовать, а не дивизией, и то под присмотром хорошего ротного.

Как-то более стройно у меня свои мысли донести не получилось. Ну действительно, не рассказывать же о своей растерянности, когда, приготовившись снимать идиотов при больших шпалах и ромбах, я столкнулся с практически полным отсутствием их замены. Да и дураки оказались не такими уж и дураками. Кто-то выполнял недальновидный приказ, не смея отступить от его буквы, элементарно из страха. Кто-то из-за неумения правильно оценить обстановку. Кто-то вообще пытался самоустраниться от управления войсками, напившись до зеленых соплей у себя в штабе, опять-таки из страха ляпнуть в приказе что-нибудь не то. А этот страх в основном происходил все из-за той же неопытности, да и слишком свежи были в памяти массовые аресты комсостава перед войной непонятно за что. Это бодрости и оптимизма тоже не добавляло. То есть принцип «кто не совершает ошибки – тот не работает», здесь практически не действовал. Все со страшной силой боялись совершить ошибку и предпочитали вообще ничего не делать. Шевеления начинались, только когда очень сильно припекало и было уже поздно. Правда, с введением дополнений к уставу, все несколько может сгладиться. Да и опыт со временем появится… Так как Сталин продолжал молчать, глядя на меня и ожидая продолжения, я, вздохнув, вывалил все эти свои мысли, опустив, конечно, часть – про чистки тридцатых годов. Усатый вождь опять кивнул и, наставив на меня мундштук трубки, сказал:

– Вы сильно выросли, товарищ Лисов. Мы вначале опасались, как бы вы не наломали дров, и даже проверяли все ваши решения о наказаниях. Но я рад, что в вас не ошибся. Теперь вы понимаете мои слова о кадрах?

Что там говорил Виссарионыч о кадрах, я не знал, но на всякий случай кивнул. Верховный походил по кабинету, а потом, резко повернувшись ко мне, спросил-таки, что там у меня в предвидениях было. И я начал рассказывать про атомную бомбу…

– Одна бомба заменяет несколько тысяч тонн взрывчатки?!

– Так точно, Иосиф Виссарионович! Даже одиночный самолет может быть смертельно опасным. Но не это самое главное. Наибольший вред приносят последствия такого взрыва. У выживших людей портится кровь, и они продолжают умирать уже после самого применения бомбы. Умирать будут даже за десятки и сотни километров от места взрыва, там где пройдет дождь или ветер, который принесет зараженные частицы. Причем гибнуть будут не только люди, но и растения и животные.

Блистать незнакомыми для него терминами я не хотел и поэтому втирать про радиоактивные осадки и вторичные последствия ОМП предпочел своими словами. Верховный проникся. Забыв про трубку, он долго глядел в окно, а потом, не поворачиваясь, глухо сказал:

– Это страшное оружие. И если оно будет только у одной страны, то она может диктовать свои условия всему миру. – И после небольшой паузы добавил под нос: – А эти убеждали – дезинформация…

Потом встрепенулся и, повернувшись, спросил: