— А давай сбежим? — вырвалось у меня, и эта искра стала во мне разгораться. — Сбежим и вместе попробуем в этом разобраться. Кто его знает, может быть, другого шанса у нас не будет. Перероем архив, может, в местном музее что-то найдется, сходим в эту бывшую гостиницу, посмотрим на месте. Нельзя просто так сложить руки и не попытаться. Пусть этот шанс кажется сейчас призрачным, но он является шансом. Ты вон уже сколько лет никак не можешь выбраться. Тем более, ты говорила, что Мастеру осталось пять лет, и дальше начнется не пойми что. Может быть, это наш единственный шанс. У нас есть перстни, а трилистники нас спрячут.
— Сбежим?! — смотря на меня, она, казалось, испугалась этой идеи. Встав, она подошла к окну. — Столько людей… Я собрала вокруг дома сотню… Если мы сбежим, их будет даже не тысяча. Тысячи. И у меня не будет надежды на благосклонность Мастера. Я дала клятву, когда мне было шестнадцать, и прослужила ему двести сорок семь лет. Ты представляешь, сколько это? Это почти целая вечность. Сама поражаюсь такой цифре и своему возрасту. Именно поэтому я оставила свою внешность такой юной. Чтобы хоть что-то меня радовало… Все эти годы стараний пойдут псу под хвост… Нет, я не могу просто так сбежать. Нам нужно подумать, как поступить…
Она вновь посмотрела в окно на своих людей внизу, молча вернулась на кресло и внимательно посмотрела мне в глаза.
— Тебе известно, что такое честь, совесть, обязательства? Насколько я могу тебе довериться?
— Признаться честно, я и сам не заметил, как проникся к тебе доверием. Ты можешь на меня полностью положиться. Но говоря о чести, обязательствах… Воган Пирс тебе тоже в некотором роде доверился…
— Доверился? — усмехнулась она. — Он загоняет людей в угол и ставит перед фактом: служение ему или беспамятство. Пользуясь своим знаниями, он властвует над людьми. Так же, как и все остальные Мастера. Это как поводок, что сдерживает у его ног всех поданных.
— Тогда не проще скорректировать людей по своему усмотрению, чем водить за нос с секретом продвижения в уровне?
— Хм. Ты еще не понял? Люди — это не вещи и предметы. Скорректировать можно лишь характеристики человека, внешние данные, желания, стремления, но не ту сущность, что скрывается за нашими оболочками. Невозможно увеличить, к примеру, такой параметр как ум, — видя, что у меня не слишком выходит понять, о чем она говорит, охотница скривилась. — Ты просыпаешься утром и точно знаешь, что тебе нужно куда-то идти. Тебе предстоит сделать какое-то важное дело. И вот ты просыпаешься, и вдруг тебе не хочется. Судорожно ты начинаешь размышлять: а может, не сегодня, а может, завтра или да ну его. Или вообще вспоминаешь какую-нибудь чепуху. И тебе почему-то именно ею хочется заниматься вместо того, чтобы делать действительно важное дело, которое ты наметил при ясном уме. Так устроена эта игровая система и так она движет всеми людьми. Подними в человеке до максимума алчность, и он больше ничего не будет видеть и желать кроме наживы. Он не услышит себя самого кроме взлетевшей потребности на чем-нибудь обогатиться. Между «помочь» и «нажиться» он и глазом не моргнет, что ему выбрать. Несмотря на то, что будет прекрасно понимать, что он мог бы помочь. Ну, или блуд, как пример. Вы же, мужчины, тогда вообще ни о чем не способны больше думать.
— А если снизить все эти желания до нуля?
— Тогда человек превратится в овощ, наслаждаясь одним только своим присутствием в этом мире.
— Надо же… А ты права. Именно так я множество раз сбивался. Понимал, что нужно одно, но тут же появлялись, как мне казалось, более приоритетные варианты…
— Я давно нашла этот способ обмануть систему. Опять же случайно. И благодаря ему смогла сохраниться, как бы кому ни хотелось меня изменить…
— И часто тебя корректировал Мастер? — догадался я.
— У меня такое чувство, что моя фотография постоянно находится при нем… Каждое утро я начинаю с корректировки себя… Странно, что об этом я не забываю… Может быть, в нас одновременно сосуществуют разные виды воспоминаний, и что-то поддается стиранию, а что-то так и остается в нас вне чьего-то доступа…
— Так зачем ты спрашивала про доверие?