Попугай в пиджаке от «Версаче»

Все «творческие натуры» испуганно замолчали, и режиссер, воспользовавшись временным затишьем, постарался направить процесс в нужном направлении:

— Поехали. Нинель, твоя реплика!

— Что случилось, дорогая? — воскликнула брюнетка с фальшивым сочувствием. — На тебе просто лица нет.., впрочем, и никогда не было, — добавила она вполголоса.

— Придерживайся текста! — рявкнул режиссер. — У нас нет времени на бесконечные репетиции! Теперь — твоя реплика, Марго!

— От меня ушел Тимофеев! — воскликнула толстуха Марго с глубоким чувством.

— Как я его понимаю! — воскликнула Нинель.

— Кажется, я сказал — придерживайся текста! — Режиссер подпрыгнул на месте. — У тебя совсем другая реплика!

— Ах, извините, — Нинель изобразила виноватую улыбку, — я слегка перепутала…

— Склероз, дорогая, — оскалилась на нее Марго, — в вашем возрасте это вполне понятно и простительно!

— Лучше склероз, дорогая, — немедленно отозвалась Нинель, — чем маразм, как у вас…

— Я сказал — прекратить отсебятину! — Режиссер от злости заскрипел зубами. — Твоя реплика, Нинель!

— Как это — ушел? — воскликнула брюнетка, заглянув в сценарий. — Что ты хочешь сказать?

— Ушел к другой женщине! — прорыдала Марго. — К другой, после стольких лет! Оставил мне ужасную записку, взял выходной костюм, документы, деньги.., кажется, еще одну чистую рубашку… — Марго замолчала, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

— Может быть, накапать тебе валерианки? — с наигранной жалостью проговорила Нинель. — Хотя, конечно, дорогая, валерианка тебе вряд ли поможет, обычно ты накачиваешься третьесортным коньяком, недаром морда такая красная…

— Да что же это такое? — Марго вскочила со стула и бросилась на партнершу, сжав пудовые кулаки. — Да когда же это прекратится?

Нинель отскочила в сторону и заняла оборонительную позицию, прижавшись спиной к стене и выставив вперед длинные ярко накрашенные ногти. При этом она шипела, как разъяренная кошка.

Попугай радостно захлопал крыльями и завопил во все горло:

— Мегер-ры! Цир-рк! Бр-раво! Умор-ра! Мегер-ры!

— Ну вот что! — Маленький бородатый режиссер с неожиданной ловкостью вскочил на стол, оказавшись выше всех в павильоне, и заорал в мегафон, перекрывая шум, как капитан корабля перекрывает прокуренным басом грохот шторма. — Я сказал — соблюдать трудовую дисциплину! Кто скажет хоть слово не по сценарию — немедленно вылетит из сериала! Это мое последнее слово, и касается абсолютно всех!

— Бр-раво! — заорал попугай. — Ур-ра! Тр-риумф! Сир-раведливость востор-ржество-вала!

— И тебя это касается! — Режиссер повернулся к Перришону. — Где Аглая? Где, я спрашиваю, Аглая?

Аглая Михайловна послушно выскочила из молчаливой толпы телевизионной обслуги и встала перед грозным режиссером, как лист перед травой, ожидая приказаний.

— Унеси свою птицу! — рявкнул тот. — Пока она не задействована, пусть посидит у тебя в кабинете, а то, понимаешь, только добавляет бардака…

— Пр-реследуют! Тер-рор-ризируют! проговорил Перришон, пригорюнившись, но сопротивляться не стал — суровый вид режиссера произвел на него впечатление.

Аглая Михайловна вошла в свой кабинет, поставила клетку с попугаем на шкаф и хотела вернуться в павильон, но в это время на ее столе истерично зазвонил телефон. Белобрысой девицы, Аглаиной соседки по кабинету, не было на месте, как всегда, когда она бывала нужна.

Аглая тяжело вздохнула, села за стол и сняла трубку.

Тяжелый вздох объяснялся тем, что она хорошо знала по своему опыту: стоит только сесть за рабочий стол, встать из-за него удастся очень нескоро, потому что звонки и посетители непременно потянутся сплошной чередой.

— Что это вы трубку не берете? — недовольно осведомился начальник юридического отдела студии. — Я вам уже четвертый раз звоню!

Я в павильоне у Бруствера, Леопольд Казимирович, — начала оправдываться Аглая, в кабинете никого не было…

— Как всегда! — рявкнул юрист. — Что это за странные документы от вас приходят?

— А в чем дело?

— Кто так заполняет анкеты на артистов? У меня волосы дыбом встали!

Аглая Михайловна усомнилась в словах юриста: Леопольд Казимирович был лыс, как колено. Но спорить с ним она, разумеется, не стала.

— Да в чем же дело?

— В анкете не указано ни имя, ни отчество, ни образование артиста, а про возраст — вообще какая-то глупость: «Со слов, приблизительно». Спасибо, хоть фамилию удосужились написать!

— Извините, Леопольд Казимирович, а фамилия какая?

— Тоже какая-то странная — Перришон.

— Тогда все понятно!

— Что это вам понятно? — пробубнил юрист. — Мне, например, ничего не понятно!

— Перришон — это не артист.., то есть это не совсем артист…

— Что вы мне голову морочите? — Леопольд Казимирович совершенно разъярился. — Как это — не совсем артист? Если он не артист, зачем вы прислали мне его анкету?

— Перришон — это попугай! — проговорила Аглая Михайловна, дождавшись паузы в монологе рассерженного юриста.

— Кто?!

— Попугай, и кстати, очень красивый.

Аглая покосилась на Перришона, и тот, кокетливо наклонив голову и распушив перья, проворковал:

— Перренька хор-роший! Перренька кр-ра-сивый!