Попугай с семью языками

— Я прозреваю, пусть только отчасти, жизнь вашей матери. Дочь известного «человека, который не смеется», сурового судьи с параличом лицевых мышц, Карла Пончини, занимавшая должность профессора эстетики в Римском университете, посещала бедные простонародные цирки, собирая материал для своего труда «От кур — к паяцам, от паяцев — к ангелам». В одно из таких посещений ее соблазнил клоун по имени Маттео. В сорок лет от роду она потеряла девственность на куче соломы, возле трупа слона, умершего, поскольку его окрасили в розовый цвет для номера «Выпивший Маттео». Проснувшись, она обнаружила, что обнимает слоновью тушу, без туфель и без денег. Цирк уже уехал (возможно, хозяева не хотели тратиться на похороны животного), Карла же осталась беременной, хотя еще и не знала этого. Как и ее отец, она не умела смеяться. Когда живот ее вздулся, она захохотала и не переставала делать это до рождения ребенка. Даже кончина отца (узнав, что дочь в положении, он пал жертвой инфаркта) не умерила ее смешливости. После родов ее сразу же поразил наследственный лицевой паралич. Мать презрительно назвала вас Маттео и доверила попечению служанки. Иногда вас вносили в аудиторию, где Карла разглагольствовала о Гегеле или Декарте. В пятнадцать лет вас забрали из интерната, чтобы впервые дать пообщаться с той, кто породила вас на свет. Однако вы обменялись лишь тремя фразами, ибо мать пребывала в агонии. Она вручила вам незавершенную рукопись книги о паяцах, попросила довести ее до конца и во второй раз за свою жизнь разразилась смехом. Тут у нее лопнула аорта. Вы легко поступили в университет, прекрасно учились, не заботились о деньгах (состояние судьи нетронутым перешло в ваши руки) и были окружены толпой почитателей. Вы подписали книгу «Карло» в память о матери, рассуждая в трех ее частях о трех полюсах метафизики. Первая часть называлась «Куры», вторая — «Паяцы» и третья — «Ангелы». Получив международную известность, вы охладели к науке, так как последняя воля вашей матери была выполнена. Вам было видение: белая седовласая змея показывает вам карту Таро, «Мат». Стало понятно, что в имени отца — разгадка всей вашей жизни. Если к свободному существу арканов Таро — без коней, без планов, без свойств — прибавить «Тео», «бог», то получится «Маттео», божий человек, юродивый, нищий, бродящий в поисках Души Мира… В 1931-м вам в

руки попала книжка «Traditions et croyances des indiens Araucans»[30]. В ней сообщалось, что арауканским Мачи в видениях постоянно являются белые седовласые змеи, что от колдуньи к колдунье передается полузабытый священный язык, возможно, самый древний на Земле. Язык особого свойства: если на нем произнести «огонь», изо рта Мачи вырвется пламя. Вы бросили все и прибыли сюда, на южную оконечность мира. Так говорят линии на вашей руке. Больше я прочесть ничего не могу.

Удовлетворенный своей речью, Зум обвел взглядом товарищей, не отпуская руку помешанного. Никогда еще ему не доводилось выведать так много от нескольких скупых линий. Нет, он ничего не выдумал. Даже если бы ему не сказали, чья это ладонь, он прочел бы на ней то же самое. Все тщательно запечатлено здесь, ошибки быть не может. Он попытался было заглянуть в будущее, но человечек, выдернув руку, взял его двумя пальцами за ухо и увлек с собой. Добравшись до какого-то места, он извлек камень и потряс им перед носом своего пленника. «Что, он хочет сломать мне нос? Или я должен проглотить этот камень?». Костлявый палец указал на серую поверхность. «А-а, надо прочесть! Но здесь ничего не написано! Может быть, невидимые чернила?». Зум зашевелил губами, будто читал священный текст, в надежде обмануть старика. Тот плюнул ему в лицо и показал какие-то черточки на камне: две, идущие почти параллельно, одна кривая, другие, не такие глубокие. Пончини поднес камень к своей левой руке. Зум догадался, что линии на камне и на ладони совпадают. Вот линия сердца, затем линии разума, жизни, творчества и страдания. Судя по всему, камень был таким от природы. Хумс, обретя былую способность к иронии, засмеялся:

— Толстячок наш, если верить тебе, то этот булыжник был профессором философии в Римском университете. Вот что птичка имеет в виду.

Карло Пончини внезапно прервал всеобщее веселье. Не выпуская из рук ни камня, ни уха, он спросил дребезжащим голосом:

— Без начала, без конца — что это такое?

Ай-ай-ай! Как можно ему, Зуму, полному профану в метафизике, задавать подобные вопросы? Что же ответить? «Вселенная»? «Всемогущий Бог»? «Космическое сознание»? «Жизнь как таковая»? «Груша на ветке, мы под деревом, тени движутся»? Раскинуть руки и воскликнуть «Это»? Почесать себе зад? Начать обмахиваться листком? Поцеловать ему ноги, сказав: «Ты!»? Недовольно пробурчать: «Уже закончилось»? Выдать презрительное: «Не знаю»? Но ведь ему известно, что все сущее бесконечно, что ничто не начинается и не кончается, что любая вещь пребывает в вечности и в каждом «я» заключена Вселенная! Поцеловать в губы?..