Попробуй меня разлюбить

Катины родители вернулись из отпуска раньше времени, как только узнали, что дочь заболела.

— Покушай хотя бы. Я сама готовила, — настаивает Наталья Алексеевна, и Катя сдается. Берет ложку.

— Ладно, если сама…

— Не бойся, он вкусный.

Катя играет бровями и отчерпывает бульон.

Видимо, на моем лице читается вопрос, потому что Наталья начинает тараторить, глядя мне в глаза:

— Я отвратительно раньше готовила, но Катин папа ел. Плевался, но ел, — смеется. — Катюня вот тоже ко всем моим шедеврам до сих пор принюхивается. Понаслушалась Ваниных рассказов.

— Ясно, — киваю и отворачиваюсь.

Меня уже не так корежит от их легкого общения. От улыбок этих… Я даже начинаю воспринимать такой формат отношений как что-то само собой разумеющееся. Только теперь осознание, как должно быть в семье, где тебя любят, еще сильнее бьет под дых при встрече с отцом. Раньше я о подобном не задумывался. Не сокрушался и не жалел себя. Мне не повезло. Так бывает. Но это не было поводом наматывать сопли на кулак. Теперь же…

Теперь все идет не по плану.

А еще я заметил, что мама моя мне почти не снится. Я не вижу ее слез перед глазами и не просыпаюсь в холодном поту от звука выстрела.

Тот кошмар кажется далеким и почти нереальным, будто этого вообще никогда не происходило.

Это тоже плохо. Я начинаю фокусироваться на простых, обычных вещах. Начинаю хотеть любви в разы сильнее, чем раньше. Иметь нормальную семью. Во всей этой веренице желаний забываю о главном. О мести. Отцу, тем людям, всем, кто хоть как-то причастен к смерти мамы.

Год назад я узнал пароль от отцовского сейфа. Он не хранит там что-то серьезное, но некоторые бумажки слегка проясняют ситуацию, чем он занимается. Деньги отмывает точно. Через свой ювелирный завод. Бумаги, что я нашел, трехгодичной давности, но маловероятно, что сейчас все изменилось.

Войти в его кабинет без разрешения охраны было нереально. Но у меня неограниченный ресурс денег. Отец в этом плане опрометчиво поступил. Охрана и весь персонал в доме почти год как работают на меня, потому что к их стандартному пособию идет неплохая надбавка. А еще я считаю их людьми, в отличие от своего предка.

— Как провел каникулы?

Катина мама снова обращается ко мне, поэтому приходится вернуться на грешную землю и даже изобразить подобие улыбки. Мне до сих пор неловко, когда меня спрашивают обо мне. В моей семье не спрашивали. Свою маму я плохо помню, а отец — он моей жизнью никогда не интересовался.

— Хорошо.

Видимо сообразив, что обширней я не отвечу, Наталья Алексеевна поспешно переводит тему. Расспрашивает про школу и много ли Кате придется нагонять.

— Немного. Я помогу, если понадобится.

— Как здорово. А то Катюша терпеть не может репетиторов.

— Мама! Все, ну иди уже.

— Иду-иду.

Наталья снова посмеивается и, забрав поднос, оставляет нас одних.

Катюша отбрасывает одеяло в сторону и придвигается к краю кровати. Чуть склоняется ко мне.

— Не обращай на нее внимания, мама любит поболтать, — закатывает глаза и тут же переключается: — Как там Аринка?

— Нормально, — пожимаю плечами, потому что мне нечего особо рассказать про эту девчонку.

Катя попросила за ней присмотреть, помочь адаптироваться в новой школе. Как знала, что Азарин начнет до нее докапываться.

Если бы меня спросили, что я могу сказать про Арину Громову, я бы ответил так: симпатичная и абсолютно скучная. Без огонька. Умная. Она вполне к себе располагает. Но по факту я к ней не присматривался и, наверное, сужу поверхностно.

— Она классная, но такая скромняжка. Ты ее не бросай, ладно? — щебечет Катя, заглядывая мне в глаза.

Ее желание всех обогреть меня до сих пор удивляет. Как можно такой быть? Открытой, смелой…

— Хорошо.

— Спасибо, — Катя тянется ко мне с объятиями.

В этот момент внутри все расцветает. Касаюсь пальцами ее предплечья, и она тут же замирает.

— Я совсем забыла, — трет нос платком, — микробы.

— Иди уже сюда, — выдаю несдержанно, как наркоман, что желает заполучить дозу.

Сам к ней прижимаюсь, крепко-крепко стискиваю в объятиях.

— Дан, ты заразишься, правда заразишься, — хохочет, но уже не отстраняется.

— Я скучаю, — перехожу на шепот, такой, что сам себя почти не слышу.

Для меня самого это откровение становится шоком. Я никогда раньше не говорил ей такого вслух. Никогда…

Катя замолкает и замирает. Не шевелится. Мы оба застываем, прилипнув друг к дружке.

Я слышу, как колотится мое сердце. Чувствую, как медленно окутывает страх. Страх неодобрения, отказа, насмешки. Я знаю, что ничего из вышеперечисленного не прозвучит. Это же моя Катя, но вся эта неуверенность — она на подкорке. Въелась.

— Сильно? — Катюша трогает кончиками пальцев мой затылок.

— Очень.

Теперь собственные слова кажутся громкими. Будто я ору их в мегафон. Зажмуриваюсь, вдыхая запах Катиных волос.

— Я тоже, — она шепчет, а мне чудится, что ее губы касаются моей шеи.

Вздрагиваю и окончательно осознаю, что не показалось. Ее губы на моей коже. Горячие. Любимые…

Это ужасно. Все не должно быть так. Я не должен был привыкать и проникаться. Мы просто друзья. Но чем больше времени проходит, тем сильнее она подводит меня к краю.