Попов

Вчера произошла катастрофа. Возвращаясь из Беловежской пущи, машина, шедшая со скоростью сто километров в час, врезалась в автобус и... вот результат: Сурганов, Беда и милиционер погибли, двое — врач и шофер — находятся при смерти. Поохотились, называется. Кстати, охота была организована для Рауля Кастро. Он хотел ехать в Минск вместе с Сургановым — уже залез в машину, — но его, говорят, силком вытащили и уговорили остаться. И хорошо, что остался. Иначе и ему бы несдобровать.

27 января 1977 г.

Муки с публикацией переписки Твардовского и Исаковского продолжаются. Казалось бы, все ясно. Указания опубликовать полностью исходят из верхов, от самого Зимянина. И здесь — в нашем ЦК — читали с пристрастием: и Петрашкевич из отдела культуры, и Кононов из отдела пропаганды... Ан нет! Дошло до Главлита, до дражайшей Марины Константиновны, и дело опять застопорилось. В мартовском номере вырезали десять (!) журнальных страниц, главным образом, письма Михаила Исаковского. Главлиту (или еще кому, не знаю), видите ли, не нравится, что большой русский поэт в годы войны, живя в Чистополе, нуждался, нуждался в деньгах, в хлебе насущном и т. д. Твардовскому было легче — он находился в действующей армии, получал денежное содержание, которое и пересылал семье, к тому же много писал и издавался. Исаковский же оказался на мели. Отсюда и бесконечные жалобы в письмах к другу. В этом, я убежден, нет ничего порочащего, принижающего наш строй. Когда народу трудно — и поэту трудно. Иначе поэт — не поэт, а медное ботало, которое вешают на шею блудливым коровам. Но Главлиту какое до этого дело. Товарищи из Главлита видят свою задачу в одном: держать и не пущать!.. Во что бы то ни стало держать и не пущать!

21 марта 1977 г.

Звонил Василь Быков. Интересовался судьбой повести Лисицына. Повесть слабая, но печатать будем. Я попутно завел разговор о новой повести самого Быкова. Он сказал, что повести еще нет, и когда будет, сейчас сказать трудно, — у меня сложилось впечатление, что ему просто хочется отдать ее в какой-нибудь московский журнал.

Все рвутся в Москву — Быков, Шамякин, даже Козько. Ну да бог с ними, как-нибудь проживем и без них. Обидно только за Козько. Не успел опериться, а туда же! Мы его «открыли», мы его приветили, проталкивали в Союз писателей, хлопотали насчет квартиры... То, что свою новую повесть Козько отдал в «Дружбу народов», вызвало в редакции отрицательную реакцию. Как писатель он остался таким же, каким был, ни на волосок не вырос, а как человек сразу потерял что-то.

3 апреля 1977 г.

Наконец завершили публикацию переписки Твардовского и Исаковского. Трусость местного начальства (в первую очередь Кузьмина) привела к тому, что все урезали, сократили, скомкали. В сущности, мы повторили то, что дала

«Дружба народов», вот и все. Будущие историки литературы вынуждены будут обращаться в архив, куда, надо полагать, М. И. передаст оригиналы писем. Нам же остается только вздохнуть с облегчением. Каждый из трех номеров, где публиковались письма, пришлось переверстывать. В результате эти номера получились не такими, какими нам хотелось их видеть, — в них поневоле попали случайные материалы. Да и перед Твардовскими (особенно перед М. И.) неловко. Мария Илларионовна справедливо хотела видеть всю переписку как нечто целое и законченное. Увы, это скромное желание осуществить оказалось невозможно.

14 апреля 1977 г.

Интервью Андрея «Смеяться, право, не грешно» в «Вечернем Минске» за 12 апреля.

«— А кроме него (театра. — Г. П.) есть еще увлечения?

— В первую очередь есть серьезное дело, требущее внимания и времени. Обязанности депутата Верховного Совета республики, обогащающие постоянными встречами с людьми, и редактирование журнала «Неман». Но бывают и

свободные часы, когда с удовольствием предаюсь рыбалке, рисую, брожу по лесу или занимаюсь резьбой по дереву».

Вот так!

4 июня 1977 г.

В «ЛiМе» напечатан отчет с пленума Союза писателей. О моем выступлении ни слова, хотя говорил-то я дельные вещи. Я хотел дать понять, что переводы на русский важнее, чем на какой-либо другой язык. Переводы, например, на английский, французский, немецкий и т. д. носят скорее престижный характер. Вот, дескать, и нас Европа знает! А на русском книги белорусских писателей, во-первых, расходятся миллионными тиражами, во-вторых же, — через русский проникают и в ту же Европу. Отсюда и значение качества. Сейчас за переводы с белорусского берутся все кому не лень. А надо, чтобы брались мастера, опытные писатели. Переводят же с казахского и аварского Юрий Казаков и Вл. Солоухин. Почему с белорусского должны переводить не шибко грамотные Михаил Горбачев и Валентина Щедрина?

16 июня 1977 г.

Лето. Жара. Душно... Душно во всех смыслах.