Попов

— Они, кто же еще? — И после небольшой паузы: — Так что Аленка пусть особенно не надеется. Ей надо пробивать здесь, в русском театре. А после этого и дальше двигаться будет легче. Я знаю, что ее пьесы лучше многих и многих других, идущих в Москве. Но сквозь китайскую стену Алешиных и Зориных ей не пробиться.

19 декабря 1974 г.

Журнал требует всего тебя, без остатка. Иначе, наверное, нельзя.

Половина девятого. Звонок.

— Я слушаю...

Оказывается, из типографии, прямо из цеха. В рассказах Федора Конева не проставлены абзацы, а текст отпечатан на машинке плохо, и линотипистки не знают, как набирать.

Только сел за машинку — снова звонок. На этот раз — Михаил Шиманский, собкор «Известий». Заказанный редакцией репортаж о наводнении в Брестской области он не может представить сейчас, как условились, — просит еще деньков десять.

— Хорошо. Пусть еще десять. Но на этот раз чтобы точно, как в аптеке.

— Что вы, Георгий Леонтьевич!..

О времени, когда находишься в редакции, и говорить нечего. Идут, идут... Шлют письма... И за всем надо проследить, со всем ознакомиться — хотя бы бегло, — чтобы быть в курсе дела. Иначе случаются досадные оплошности.

Жиженко написал бывшим щорсовцам грубое письмо — давай объяснительную в ЦК... Из Кустанайской области обратились за помощью оформить подписку еще 224 товарищам сверх лимита, — Белошеев отделался бюрократической отпиской... Пришлось срочно поправлять, то есть созваниваться с республиканским управлением, заказывать телефонный разговор с Кустанаем... Точнее — не с самим Кустанаем, а с каким-то райцентром области, название которого и выговорить трудно...

24 декабря 1974 г.

Вчера по телевидению передали в записи нашу встречу с читателями в библиотеке Академии наук. Обкорнали — не узнать! Но ребята — молодцы! — смотрятся хорошо.

25 декабря 1974 г.

Мой Эдик Свистун прошел без сучка и задоринки. У редактора Галины Нужковой было всего два или три замечания чисто стилистического характера. Я кое-что восстановил, кое-что добавил. Впрочем, совсем немного. Таким образом, рукопись еще до Нового года пойдет в техредактуру.

Признаться, я шел с намерением поговорить насчет оформления — не люблю аляповатых картинок на обложках... Но встретил Арлена Кашкуревича (здесь же, в издательстве), и он развеял все мои опасения и сомнения.

— Я узнал, что ваша книга в плане, и попросил ее на оформление...

Мне ничего не оставалось, как пожать ему руку. Эдик Кашкуревичу нравится, значит, за книгу можно быть спокойным.

Днем читал раннюю повесть Эрнеста Хемингуэя «Вешние воды», которую мы даем в четвертом номере. Злая штука. Озорная и злая... Рядовой читатель повесть не примет — не поймет, что к чему, — а тем, кто знает Хемингуэя и его окружение, она несомненно интересна.

А вечером... вечером вдруг заявляется молодой человек и спрашивает Елену Попову. Я прошу его раздеться и пройти в комнату, подождать. Тем временем встала и привела себя в порядок и сама Елена Попова. Вышла.

— Я рад первым поздравить вас с премией... Нам только что позвонили из Москвы, из ЦК ВЛКСМ...

Молодой человек (зовут его Валерием) оказался работником ЦК комсомола Белоруссии. Говорил он довольно путано и как-то невнятно. По его словам, Аленке хотели дать первую премию, но не дали по той причине, что у нее в

пьесе нет молодых, и решили ограничиться третьей. Он же имеет поручение завтра, то есть сегодня, передать по телефону в ЦК ВЛКСМ кое-какие сведения об авторе. Когда родилась, где родилась, что окончила, какие творческие

планы и т. д.

Узнав, что у Валерия дочка, которую тоже зовут Аленкой, — подарила той Аленке книжку «Галочка едет в Африку». Когда речь зашла о планах, новоиспеченная лауреатка сказала, что хотела бы съездить на БАМ.

— Пожалуйста, мы вам охотно дадим командировку, — заверил Валерий.

Ну, вот и все. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. «Площадь Победы», выходит, прошла. И здесь, и там. А «Под созвездием Гончих Псов» осталась незамеченной и неотмеченной. Но пусть! Мы все — особенно я и мать — и без того рады за Аленку. Пусть премия не решает всех проблем, — все равно рады.

26 декабря 1974 г.

Вчера заявился Александр Миронов и просидел у меня в кабинете часа полтора. Рассказывал и плакал. Самыми натуральными слезами плакал.

Конечно, отчасти сказывается возраст — ему уже, слава богу, шестьдесят четыре! Но и сама по себе история странная, нелепая и возмутительная.

Человек обладает секретом лечения эпилепсии, болезни, которая считалась и считается неизлечимой. На его счету — сотни, если не тысячи, людей, которых он избавил от этого недуга. А медики с дипломами все равно не признают и смеются! Вопреки очевидным фактам не признают.

За полтора часа Александр Миронов назвал, наверное, десятка три, а то и все четыре известных, уважаемых имен, — люди обращались к нему, и он помогал им. Я хотел записать, но это было как-то неудобно. А потом многие имена забылись. Помню только Григория Чухрая, Игоря Моисеева, Алексея Маресьева... Детей этих товарищей Александр Миронов избавил от эпилепсии.