Попов

— И белорусов, — говорю. — Своя рубашка ближе к телу. Давайте, Иван Петрович, сочиним соответствующую бумажку и отправим в Москву. Мне кажется, они там охотно пойдут на это.

— Кто это «они»?

— Ну, Марков, другие секретари. Мы сегодня же подготовим проект письма, а завтра я загляну к вам.

— О, нет! Так не пойдет! О том, чтобы «Неман» стал ежемесячным, не возражаю, похлопотать надо. Но пусть уж он останется рес публиканским журналом. Нам он не помешает.

— Иван Петрович?

— Да, да, республиканским и только республиканским!

На этом разговор и кончился.

Но, как говорится, нет худа без добра. Я не отступал, частенько ходил то в отдел культуры, то в отдел пропаганды ЦК Компартии республики. Как мне показалось, там моей идеей заинтересовались больше, чем в Союзе писателей. А тут и случай подвернулся. Василия Филимоновича Шауро переводили в ЦК КПСС, на должность заведующего отделом культуры, и он, как говорили, мог «порадеть родному человечку». И вот однажды меня приглашает на разговор Савелий Ефимович Павлов. Я был уверен, что разговор, касающийся периодичности, рано или поздно состоится, и был готов к нему.

— Посмотрите, Савелий Ефимович, при тираже сорок тысяч с небольшим журнал становится рентабельным, а дальше уже начнет давать чистую прибыль...

— А вы уверены, что вам удастся набрать такой тираж?

— Если бы не был уверен, то не стал бы городить огород, — отвечаю. Снова все обсуждаем, взвешиваем, прикидываем. Чувствую, что Павлов начинает сдаваться, и становлюсь еще более напористым. Моя напористость и уверенность в том, что «Неман» при увеличении периодичности и объема до 12 печатных листов может стать сначала рентабельным, а потом — со временем и прибыльным изданием, опрокидывает последние сомнения.

— Ну что ж, будем хлопотать!— сказал под конец Павлов.

А недели через полторы-две он же, Павлов, позвонил мне и сказал, что решение принято, альманах «Неман» с нового — 1966 — года становится ежемесячным журналом, объем увеличивается до 12 печатных листов, — поздравляю.

Было это — я хорошо помню — накануне октябрьского праздника. Мы, работники редакции, в тот день долго не расходились по домам. Собирались кучками, судили-рядили, каким должен быть журнал. Придя домой, я сел «на телефон» и стал обзванивать авторов, интересуясь тем, что они могут нам предложить в ближайшие дни. Мне хотелось, чтобы первый номер ежемесячного «Немана» отличался не только объемом, не только обложкой, но и, что, конечно же, еще важнее, своим содержанием.

24 марта 1963 г.

Комаровский базар. Народу тьма-тьмущая. Холодно, и дядьки одеты в кожухи и ватники. Возле мешков с картошкой — очереди.

Кондрат Крапива — высокий, прямой, краснолицый — ходит в толпе. Спросил, почем картошка. Возле другого воза постоял, взял в горсть ячменную муку, понюхал и высыпал обратно в мешок. Поднял с земли вязанку зеленого сена — душистого, лугового, — положил обратно, помял красными от холода пальцами. Постоял, прислушиваясь, о чем судачат дядьки, и не спеша побрел к лоткам, где тетки продают семечки...

29 марта 1963 г.

Хорошие строки прочитал в «Уставе Союза коммунистов» Маркса и Энгельса:

«...Все члены Союза равны, они — братья и, как таковые, обязаны во всех случаях помогать друг другу». Нам бы так!

6 апреля 1963 г. Разговор по телефону:

Я. Г. Миско. Слыхал? Нас прикрепили к закрытому распределителю.

— Кого это — нас?

Я. Г. Миско. Нас — значит редакторов газет.

— А что это даст бедным редакторам?

Я. Г. Миско. Как же! Яйца, например, шестьдесят копеек десяток. Свеженькие.

Масло и все прочее соответственно.

— Безобразие! Встал бы Ленин...

Я. Г. Миско. Если бы встал!

В трамвае

— Разрешите сесть рядом с вами?

— Пожалуйста!

— Ишаки, не правда ли? — показывает на сумку с мясом, сушеными грибами, на сетку с красной картошкой. Все с базара.

— Ишаки поневоле.

— Это вы хорошо сказали. Поневоле станешь ишаком, когда в магазине хоть шаром покати. Хотела мужа на базар послать, да где там! Собрал снасти — и в Гонолес. Сейчас, говорит, самый щучий клев. Ну, что ты с ним поделаешь! А привезет... Что, думаете, он привезет? Восемь ершей, ни больше ни меньше. Ему этих ершей как по карточке отпускают. Каждую неделю по восемь, И — пошла-поехала... Ехали мы вместе минут пять-десять, но и этого оказалось достаточно, чтобы я узнал чуть не всю историю ее «ишачьей» жизни.

4 июня 1964 г.

Разговор о химии. Организовала «Литературная газета». В. Захарченко, Г. Марягин, О. Кретова, К. П. Орловский, академики и т. д. Я сидел рядом с Янкой Брылем. Кто-тo упомянул М. Горького — старик однажды напутал, говоря об очерке. Я спросил:

— Иван Антонович, вы любите Горького?

— Горький большое явление, я это знаю, но люблю Чехова, Толстого, Лермонтова, Гоголя, особенно Лермонтова... Особенно, — повторил он и тут же добавил: — Хотя... некоторые горьковские вещи написаны густо — «Детство», например... А вот «Клима Самгина» читал и, кроме двух-трех деталей, ничего не помню...

9 июля 1964 г.

На даче в Теребутах. Четвертое лето. Хозяйка Саша, жена Александра Архиповича, бывшего председателя колхоза. Говорит ласково-певучим голосом: