Пополнение

Там ведь, хоть и не строятся давно уже новые нураги, те старые, которые были и ещё не разрушены, по-прежнему сардами используются. Разобьют их римляне в чистом поле, так они в нураге оборону займут, а римляне штурмуют его с лестницами и осадными машинами, так и продолжая разрушать всё ещё целые. А нураг ведь для сардов не только крепость, там же у них ещё и святилище, тоже старинное ещё, многовековое, приношения в нём за многие века скоплены, и при взятии очередного нурага всё это грабится римской солдатнёй и распродаётся. Те сардские статуэтки из привезённых, которые купила наша историчка, возможно, и не из самых старых, что со времён ещё "народов моря", но стиль, насколько она копенгаген о нём судить – абсолютно тот же самый. Новоделов варварского искусства в античном мире не изготавливают, в нём греческая классика только ценится, а посему если это и не той гомеровской эпохи подлинники, то следующей за ней всё той же культуры. Ага, разрушающейся римлянами прямо сейчас, буквально на глазах. И с одной стороны, заказывая сардские раритеты торговцам, мы и сами стимулируем этот процесс разрушения их древней культуры, но с другой – этим ведь и спасаем то, что ещё не поздно спасти. А ведь привозят оттуда и рабов, часть которых станет и нашими согражданами, а это – культура их предков. Пожалуй, попрошу Юльку и на мою долю отобрать статуэтки из тех, что привезут будущим летом. Судя по одной сардочке, которая сейчас в Нетонисе, и на которую Волний положил глаз ещё здесь, эта сардская культура не будет чужой и для какой-то части моих собственных внуков.

Римляне этим, конечно, не заморачиваются, а просто распродают свою добычу всем желающим. Если и оставит какой легионер понравившуюся вещицу себе на память о службе, так это для него памятный сувенир, и если он не связан с каким-то выдающимся подвигом, то для его внуков и правнуков это будет уже просто кусок бронзы, которой они найдут применение поактуальнее для своих насущных нужд. А волнует нынешних римлян совсем другое. В римском календарном декабре, а фактически – с лета на осень, вступили в должность новые плебейские трибуны. Закон одного из них, Луция Виллия, о принятии возрастного ценза для занятия выборных должностей по cursus honorum, мало что менял в давно сложившемся фактически порядке, но устранял несправедливость по отношению к магистратам, направляемым в провинции, в сравнении со столичными. Квестор и ранее не мог избраться до двадцатисемилетнего возраста, поскольку требовалось не менее десяти раз предъявить себя воинскому набору, а призывной возраст – с семнадцати лет. Но вот дальше всё зависело от того, куда свежеиспечённый квестор попадал служить. Если в Рим, то мог баллотироваться в эдилы уже на следующий год – далеко не факт, что изберут, но шансы есть, а вот у провинциального квестора нет и этих шансов, поскольку до прибытия сменщика он оставить должность и вернуться в Рим не может, а заочно избраться нельзя. Значит, год для него уже потерян без вариантов, а если консулу или претору полномочия в провинции ещё на год продлены, то ведь и квестору тоже смены не будет, и это для него уже два потерянных года по сравнению со столичными коллегами. Аналогично страдали и преторы, если им выпадал жребий управлять провинцией, в то время как два городских претора – гражданский и перегринов – могли уже на следующий год баллотироваться на консульские выборы. Два года обязательного промежутка между должностями устраняли эту фактическую несправедливость для тех римских граждан, которые делают карьеру.