Конечно, это почти то же, что ругать политический режим в модном кафе и посмеиваться над демонстративной глупостью неистовых адептов власти в медиа: так было до 2022 года, потом разговоры инакомыслящих стали еще более “кухонными”. Но иногда именно это этическое сопротивление вдруг обретает голос на улицах и площадях, возможно, не ведая, что у него были предшественники, и способствует модернизации сначала общества, а впоследствии и государства. Те, кто в 1965-м вышли на Пушкинскую со сверхактуальным сегодня (за вычетом слова “советскую”) лозунгом “Соблюдайте советскую Конституцию!”, те, кто вышли на Красную площадь в августе 1968-го. О них – за день до акции, причем не зная о ней, – Галич написал свои самые знаменитые слова из “Петербургского романса”, песни о декабристах:
В 1970-е Галич полагал, что “то половинчатое существование, которое мы еще вели в начале шестидесятых годов, – сегодня невозможно. Пришла пора открытого голоса, поднятого забрала”. Но, “выбирая свободу”, повторял, что он не требует этого от своей молчаливо сопротивляющейся аудитории. И очень жалел близких по духу коллег, которым было трудно по разным причинам решиться на открытое сопротивление: “Не обязательно, чтобы вертухай зажимал рот, – если ты сам себе зажал рот, все равно не будет хватать воздуха”.
Первая пластинка Галича, выпущенная в 1975 году в Норвегии, называется “Крик шепотом” – это как раз о состоянии душ и умов рефлексирующей части сограждан, а иногда – об отчаянии. Крик шепотом страшнее крика в полный голос: человек вынужден прилагать еще одно усилие – сдерживать себя. Не так ли сейчас живут многие россияне?
Александр Галич описал процесс полного расставания с иллюзиями в книге 1973 года “Генеральная репетиция”: это и воспоминания 55-летнего человека о своем детстве и юности с запахом снега на Чистых прудах, и описание разгрома его пьесы “Матросская тишина” в 1958 году, на самой заре театра, тогда еще студии, “Современник” (в прогоне участвовали Олег Ефремов, Евгений Евстигнеев, Галина Волчек, Олег Табаков), и сама пьеса, совершенно блистательная во всем, включая авторские ремарки. По-бабелевски яркое описание слоняющихся пьяных, которые, “запрокинув головы, с грустным недоверием разглядывают звездное небо”; или: “Быстро вбегает высокая крупная женщина со страдальческим и вдохновенным лицом, растрепанная, с хитрыми молодыми глазами. Это старуха Гуревич”. Реплики персонажей – это смесь Фридриха Горенштейна, Василия Гроссмана и Ильфа и Петрова. А уж “Политика – это занятие для англичан и поляков” – предтеча довлатовского “Любовь – это для военнослужащих и спортсменов”.
Свое умонастроение в молодости Александр Аркадьевич безжалостно аттестовал как “трусливую веру”, а образцы творчества называл “романтической мурой”. Расставание с образом благополучного и заваленного заказами драматурга и сценариста культовых картин от “Верных друзей” (1954) до “Вас вызывает Таймыр” (1970), существовавшего в рамках стратегии двоемыслия, происходило постепенно. В 1968-м, после скандального концерта в новосибирском Академгородке, где он спел для очень большой и очень молодой аудитории в том числе “Памяти Пастернака” и “Ошибку” (“Где полегла в сорок третьем пехота… там по пороше гуляет охота”), ему запретили публично выступать. (На последних словах этой песни – “трубят егеря” – символическим образом с оружейным хлопком взорвалась лампа; “Я думал, это в вас стреляли”, – сказал бард Юрий Кукин. “А я думал, это первый секретарь обкома застрелился”, – отозвался Александр Аркадьевич.)
Терпение советской власти лопнуло в 1971-м – Галича исключили из Союза писателей, а в 1972-м и из Союза кинематографистов. В 1974-м он вынужден был уехать из страны, описав положение, в которое его поставили власти, фразой из детства, произнесенной мамой одного из друзей маленького Саши: “Моня, или ты сейчас упадешь с дерева и сломаешь себе голову, или ты сейчас слезешь, и я набью тебе морду!” И тогда пришло время еще одной социальной сети, еще одного необычного разговора под гитару: “У микрофона Галич” на “Радио Свобода”[10] – сначала из Мюнхена, а потом из Парижа.