Читаем Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки полностью

Мераб Мамардашвили считал, что в философии нет плагиата – просто потому, что разные люди могут иногда мыслить одинаково. Наверное, в этом была доля снисходительно-веселого лукавства. Ведь попробуй плагиатировать Сократа. Попробуй плагиатировать Мераба – у него не было философской системы, которую можно уместить в параграфе учебника, и свои мысли он чаще всего излагал устно. И попробуй вставь его мысль в диссертацию депутата Госдумы РФ! Мамардашвили – единственный советский публичный интеллектуал мирового уровня. Он и жил-то в контексте не русской или советской, а именно мировой философии – в основном во французской, итальянской, английской языковой среде, потому что говорил и читал на этих языках.

Для советской интеллигенции он был своего рода поп-фигурой. Вероятно, из-за своего “сократизма”, устной традиции передачи философского знания: пленки с его лекциями ходили так же, как записи песен Окуджавы, Галича, Высоцкого. Их творчество было способом критического осмысления действительности, а лекции Мамардашвили оказывались такой же попыткой публичного мышления, только в другой форме. Что само по себе было фрондой в ситуации доминирования негнущейся государственной идеологии.

Хотя инвективы в адрес господствующей идеологии Мамардашвили считал своего рода оксюмороном. Функция идеологии – “клеить”, держать и не столько сохранять, сколько охранять сложившийся социальный порядок. Не принимая этого порядка, оставаясь свободным человеком, Мераб Мамардашвили в то же время относился к нему спокойно-аналитически, попыхивая трубкой и иронически глядя сквозь толстые стекла очков.

Заметим попутно, что “общественно-политическую” мысль, в том числе русскую и советскую, философ оценивал как социально-утопическую, называл ее социальной алхимией, которая не в состоянии адекватно описать действительность или извлечь уроки из истории, потому что все тезисы и термины ее предустановлены, заранее доктринально сформулированы.

В записных книжках Мамардашвили есть важное замечание: “Всякая идеология доходит в своем развитии до такой точки, где ее эффективность состоит не в действии того, что она говорит, а в том, что она не дает сказать”. Особенно если идеологии и сказать-то уже нечего.

<p>Без “отличительного колпака”</p>

В середине 1980-х Мамардашвили ушел в подробный философский разбор прозы Марселя Пруста. Казалось бы, где Пруст, Декарт, Кант, а где советская власть? Но вот за эту самую способность мыслить – не антисоветски, а просто несоветски – Мераб Мамардашвили и был изгнан со всех мест службы в Москве и провел последние десять лет жизни, с 1980-го по 1990-й, в Тбилиси, в неотапливаемом доме на проспекте Чавчавадзе, в комнате, выходящей огромным окном во двор. Окном, из которого по сию пору льется, как в стихотворении Арсения Тарковского, “вечерний, сизокрылый, благословенный свет”, узнаваемый даже на фотографиях философа.

И в то же время размышление о Прусте стало возможным потому, что советская власть, озабоченная подавлением прямого политического несогласия, упустила другое: возможность глубины. Можно было изучать Канта, Декарта, античную философию. Но и думать по поводу Канта, Декарта, античной философии. Что само по себе точило изнутри политический режим: когда начинаешь думать глубоко, видеть второй, третий слой – это вдруг становится опасным для основ системы.

Мераб Константинович называл себя метафизиком, как бы говоря: занимаюсь самыми глубокими вещами, не ищите во мне поверхностного и политического. Он был одиночкой, индивидуалистом, отчасти поэтому не мог стать диссидентом – принципиально не принимал подполья, считал, что культура может быть только открытой. “Уважение законов и отсутствие желания обязательно носить какой-либо отличительный колпак и ходить на манифестации протеста всегда давало и даст, представьте, возможность свободно мыслить”, – почти запальчиво отвечал он на вопросы читателей журнала “Юность” в 1988 году.

Он и здесь шел против течения, придерживаясь почти набоковской позиции неучастия в клубах и кружках: “Не участвуй в этом ни «за», ни «против» – само рассосется, рассыплется. Делать же нужно свое дело, а для этого следует признать право на индивидуальные формы философствования”.

<p>Взаимная индукция мысли</p>

Мамардашвили – из послевоенного поколения выпускников философского факультета МГУ, с которых в СССР началась собственно философия, в отличие от советской философии как части идеологии и агитпропа. Ну и отпочковавшаяся от нее социология: Борис Грушин и Юрий Левада заложили фундамент и основали традицию.

Мамардашвили неоднократно подчеркивал важность 1950-х, когда на философском факультете МГУ появился, по его словам, “некий духовный элемент”. Идейно Мерабу не был, например, близок гегельянец и марксист Эвальд Ильенков. Но с ним у Мамардашвили возникала, по его определению, “взаимная индукция мысли”.

Перейти на страницу:

Все книги серии Независимый текст

Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза
Лытдыбр. Дневники, диалоги, проза

"Лытдыбр" – своего рода автобиография Антона Носика, составленная Викторией Мочаловой и Еленой Калло из дневниковых записей, публицистики, расшифровок интервью и диалогов Антона.Оказавшиеся в одном пространстве книги, разбитые по темам (детство, семья, Израиль, рождение русского интернета, Венеция, протесты и политика, благотворительность, русские медиа), десятки и сотни разрозненных текстов Антона превращаются в единое повествование о жизни и смерти уникального человека, столь яркого и значительного, что подлинную его роль в нашем социуме предстоит осмысливать ещё многие годы.Каждая глава сопровождается предисловием одного из друзей Антона, литераторов и общественных деятелей: Павла Пепперштейна, Демьяна Кудрявцева, Арсена Ревазова, Глеба Смирнова, Евгении Альбац, Дмитрия Быкова, Льва Рубинштейна, Катерины Гордеевой.В издание включены фотографии из семейного архива.Содержит нецензурную брань.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Антон Борисович Носик , Виктория Мочалова , Елена Калло

Публицистика
Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России
Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России

Михаил Визель — переводчик с итальянского и английского, журналист, шеф-редактор портала «Год литературы».Первая студия веб-дизайна, первое регулярное веб-обозрение, первая профессиональная интернет-газета, первое новостное агентство, первый блог, первый благотворительный интернет-фонд… Антон Носик всё время создавал что-то новое. Вся его повседневная деятельность была — по Маяковскому — «ездой в незнаемое», он всё время проверял: а так — можно? а что будет, если так?..Но эта книга — не только биография Героя своего времени, в ней отражено само Время: невиданная свобода девяностых, зарождение и развитие Рунета, становление новых медиа в нулевых, феномен блогосферы… Множество собранных свидетельств очевидцев и непосредственных акторов создают выпуклый и детальный портрет не одного человека — но целой эпохи.Внимание! Содержит ненормативную лексику!

Михаил Яковлевич Визель

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / ОС и Сети, интернет
Дорога на Уиган-Пирс
Дорога на Уиган-Пирс

«Когда я сажусь писать книгу, – признавался Оруэлл, – я не говорю себе: "Хочу создать произведение искусства". Я пишу ее – потому, что есть какая-то ложь, которую я должен разоблачить, какой-то факт, к которому надо привлечь внимание…» Именно так были написаны четыре автобиографические повести Оруэлла, составившие эту книгу.«Славно, славно мы резвились» – о детстве и учебе в школе Св. Киприана; Оруэлл говорил, что он «перенес в фантастический "Лондон 1984" звуки, запахи и цвета своего школьного детства», а «страдания учеников в английских школах – аналогия беспомощности человека перед тоталитарной властью».«Фунты лиха в Париже и Лондоне» – об изнанке жизни на задворках блистательного Парижа, где он работал посудомоем в отеле, и о мире лондонских бродяг и нищих, среди которых Оруэлл прожил три года, ночуя под мостами и в ночлежках для бездомных…«Дорога на Уиган-Пирс» – о севере Англии, одновременно поэтичном и индустриальном крае, и о тяготах жизни шахтеров, рабочего класса, «униженных и оскорбленных», – к чьим страданиям писатель-социалист не мог остаться равнодушен.Наконец, «Памяти Каталонии» – пожалуй, один из самых обжигающих и честных его текстов, – о гражданской войне в Испании, куда Оруэлл уехал воевать ополченцем.В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Джордж Оруэлл

Проза
Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки
Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки

*НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КОЛЕСНИКОВЫМ АНДРЕМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КОЛЕСНИКОВА АНДРЕЯ ВЛАДИМИРОВИЧА.Андрей Колесников – журналист и политический аналитик, автор нескольких книг, среди которых мемуарный том "Дом на Старой площади". Лауреат ряда профессиональных премий, в том числе Премии имени Егора Гайдара (2021) "за выдающийся вклад в области истории"."По Борхесу, библиотека – это Вселенная. А домашняя библиотека – это вселенная одной семьи. Она окружает как лес. Внутри этого леса, под корой книг-деревьев, идет своя жизнь, прячутся секреты – записочки, рисунки, троллейбусные билеты, квитанции на давно исчезнувшие предметы одежды. Книги, исчерканные пометами нескольких поколений, тома, которыми пользовались для написания школьных сочинений и прабабушка, и правнук. Запахи книг многослойные, сладковатые и тактильные ощущения от обложек – это узнавание дома, это память о семье. Корешки собраний сочинений – охрана от враждебного мира. Стоят рядами темно-зеленые тома Диккенса и Чехова, зеленые Гоголь и Тургенев, темно-красные Драйзер и Фейхтвангер, темно-голубой Жюль Верн и оранжевый Майн Рид – и держат оборону. Жизнь продолжается…"В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Андрей Владимирович Колесников

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии