Как только ребенок соображать будет, так сразу. Вообще не понимаю людей, которые на таких маялвок кресты цепляют. Ладно еще куда подсунуть, чтобы и рядом был и мелкий не добрался. Но ведь веревочка и перекрутиться может, и шею натереть, и зацепиться за что-то…
Да много чего может быть.
Этого не может быть, потому что это — Крест?
Не аргумент. Лично для меня вот ни разу.
А крестик пришлось вырезать самой, скрипя зубами и ругаясь. Со священниками вопрос решили так. Если крестик был, стало быть, ребенка крестили. Где, когда… вопрос времени. Узнаем.
Я только рукой махнула, пусть узнают. А мне не до того, это факт.
Я продолжала работать с семенами.
Мужики продолжали копать и сеять. Уже обработанное, понятно.
Попы искали.
Семья…
Там вроде как все было тихо, но недолго. Аккурат до того момента, как мамаша вечером снова встретила нас накрытым столом. Ненадолго ж ей рукавичек хватило, на какие-то дней десять — двенадцать, точнее не засекала.
— Машенька! Радость-то у нас какая!
— Какая у вас радость? — подозрительно прищурилась я.
— Аришку сватают!
Меня хватило только на набор гласных. Чтобы не выдать весь набор нецензурных. Но кое-как собралась.
Показательно, что Арины дома не было. Опять сбежала? Да, скорее всего. И ни встретить, ни предупредить… вот поганка! Я бы хоть не ошалела так. Но — ненадолго.
— Радость, кто б спорил. А кто сватает?
— Вот, Никифор Иваныч…
Мне предъявили мужика лет сорока — сорока пяти. Ну… я бы на такое счастье и в семьдесят не позарилась. Волосы — пегие, бороденка козлиная, лицо не особо приятное, зубы длинные и желтые, телосложение… так, среднее.
— И за кого сватаем? — непринужденно осведомилась я. — За сына, за внука?
Оскорбились оба.
— Маша!!! — это мать. — Придержи язык!!!
— За себя!!! — оскорбился второй людь и встал из-за стола. Оказавшись выше меня на голову. Я поспешила сунуть ребенка Ване, моему бессменному спутнику. От греха…
— Ах, за себя, — пропела я, — нежно улыбаясь. — Ну, так поведайте нам, Никифор Иванович, кто же вы такой?
Мужчина огладил бороденку.
— А ты-то кто такая, пигалица, чтобы у взрослых людей ответа требовать? Тебе материнское решение сказали — ты радоваться и соглашаться должна. А не хлебало разевать на уважаемых людей.
Я аж рот открыла.
Не поняла? Это что еще за хамство трамвайное?
Или…
Ёжь твою рожь, а ведь мужик в чем-то прав. Материнское слово — закон, она в чем-то глава семьи, а мое слово пока не котируется. Да, я веду дела, но формально-то он прав?
А фактически…
Образно объяснить хаму, откуда он на свет выполз, я не успела. Ваня вернул мне малыша и шагнул вперед.
— Вы, любезнейший Никифор Иванович, что-то не поняли. Мать наша, конечно, права, но глава семьи — я. А деньги, из которых и Арине приданое выделяться будет, все у Марии находятся. И слово наше тоже чего-то да стоит. Так что присаживайтесь и рассказывайте, кто вы, откуда…
Никифор посмотрел хмурым взглядом.
Ага, обломись, моя черешня. И не таких ломали. Мне твои взгляды, что слону бахилы.
— Анна Николаевна? — воззвал Никифор.
Мать хлопнула ладонью по столу, вышло неубедительно. Так, куском сала пошлепали по разделочной доске. Отчего доске ни жарко, ни холодно.
— Дети, прекратите!
— Матушка, вы еще вот, выпейте, — Ваня улыбался недобро, — успокойтесь. Такие дела в обход главы семьи не решаются, вам ли не знать?
— А не молод ли ты для главы, парень?
— А не стары ли вы для моей сестрицы? — прищурилась я. — Вам, небось, сороковник стукнул, а Аришке и двадцати нет. Скольких вы жен похоронили? Троих? Четверых?
— Ты меня еще и оскорблять будешь, соплюха? — налился дурной кровью мужчина.
Но был трезвым и умнее Карпа, а потому шага ко мне не сделал. Сообразительный. Жаль…
— Оскорблять не буду. А узнать — все узнаем, — заверила я. — Зайду, вот, завтра с утра к околоточному, послушаю, какая о вас слава идет, Никифор Иванович, глядишь, и мама раздумает сестренку отдавать.
— Да вы…
— Никифор Иванович даже приданого не хочет! — вякнула мамаша. — А вы, неблагодарные, заботишься о вас, ночей не спишь…
Эх, зарядить бы ей в торец! Да так, чтобы остатки зубов ей проктолог доставал!
Нельзя.
Вместо этого я демонстративно подошла к калитке и приоткрыла ее.
— Никифор Иванович, мы вас не задерживаем. Завтра с околоточным поговорим, тогда и с вами дело порешаем.
Мужчина плюнул, да и пошел со двора.
Мы с Ваней переглянулись. Брат захлопнул калитку и повернулся к мамаше. И был встречен залповым визгом.
И такие мы, и сякие, и немазаные-сухие…
Да ёжь твою рожь!!!
Сколько можно над нами издеваться?
Что в Ваниных, что в моих глазах, отчетливо читалась одна и та же мысль.
Убью, паразитка!!!
Жаль, претворить ее в жизнь было нельзя. Нет, ну что это за сюрпризы такие?
Из-за сарая вывернулся Петя, замахал нам… я посмотрела, кивнула Ване, мол, слушай визги, чтобы не мешалась, дура такая, и нырнула ко второму брату.
— Петя?
— Маш, тут такое дело…
Я слушала и зубами поскрипывала.
Петя с Ариной занимались домашним хозяйством. Первое — они начали ходить в школу. Я настояла. Сама поговорила, сама договорилась, сама их чуток по вечерам подтягивала…
Пока мамаша сидела, у нас дома и поспокойнее было.