Попал

Привстав на дрожащих ногах, он принялся стягивать с себя тяжелый мокрый махровый халат.

Не получилось. Какая-то сволочь затянула пояс на животе. На два узла.

Поубивав бы!

Слава угрюмо посмотрел на туго затянутый пояс и призадумался, не отказаться ли ему от поставленной задачи? Нет, без вариантов, пить хотелось невыносимо. Тяжело вздохнув, он впился ногтями в мокрый узел. На кой-хрен он его вообще завязывал? Ладно, вспомним всё, разберемся.

Казалось, прошла целая вечность. Море вокруг шумело и плескалось в камнях. На небе сквозь рваные прорехи в низких тучах, выглянули сразу две чужие луны, превратив мокрые камни, на которых корчился страдающий человек, в мрачное подобие театральной сцены.

Жажда сводила с ума. Вожделенная влага хлестала по лицу, попадала в глаза, текла по губам, подбородку. Владислав открывал рот, высовывал язык и облизывал губы. Но всё было тщетно, воды хотелось больше. На много, на много больше.

Наконец пояс сдался. Слава, пребывая уже почти, на грани истерики скинул с себя проклятый халат, вывернув рукава. Присел перед ведром и начал, раздувая ноздри от усердия, выжимать в него свое сырое одеяние.

Мелькнула противная мысль, что сил не хватит. Руки тряслись и скользили по мокрой ткани. Китайский халат сдался в тот момент, когда Слава со злостью вспомнил, что подарен он был Танькой на 23 февраля.

— У-у, тварь!

Злость ощутимо предала сил.

Вода в ведро стекала мутная, соленая и неприятная на вкус. Старый китайский халат щедро делился с ней своей нестойкой темно-синей краской, запахом немытого тела и солью, набранной в морской воде.

С первым глотком Слава решил, что что-то пошло не так и он таки-пьёт морскую воду. Но прислушавшись к ощущениям передумал. Вода соленая, но питьевая.

Процесс пошел. Владислав Андреевич тяжело дышал, фыркал, до предела напрягал мышцы рук и выжимал, выжимал. Затем кидал халат на мокрые камни. Жадно припадал к ведру. Пил быстро, взахлеб. Потом, всё медленней. Наконец совсем тихонько, малюсенькими глоточками, смакуя нацеженное.

Дотошно вытряся, последние капли на язык, Владислав ставил ведро, сгребал, успевший вновь промокнуть под дождем халат и всё повторялось. С каждым новым отжимом вода становилась всё чище и вкусней. Слава работал как заведенный механизм, наплевав на боль в голове, жжение в глазах и ломоту во всём теле.

Он сопел, выкручивая неподатливую ткань и молча возносил мольбы, в направление чужого хмурого неба. Молился о том, чтобы дождь как можно дольше не прекращался.

Боженька, пусть он идет долго! Вечно! А еще лучше ливень, тропический, как из ведра. Потоп! Ладно? Можно?

Плевать на холод, плевать на озноб. Вода — это жизнь. Его личная, персональная жизнь.

Когда горизонт начал светлеть Слава наконец напился. Он смотрел осоловелым взглядом на удаляющуюся пелену предрассветных туч и не мог поверить, что воды больше не хочется.

Кроме того в ведре у него плескалось некоторое количество пресной не выпитой жидкости, выражено-голубого неестественного оттенка. Спасибо господа китайцы, мать вашу, чтоб вам пусто было, с вашими красителями.

Дождь стих. Стало теплей. Сильно хотелось спать. Слава нашел в себе последние силы и трясущимися руками, очень осторожно, перелил собранную влагу в пластиковую бутыль, от которой сильно разило выдохшимся вчерашним пивом.

Плотно закрутив крышку усталый попаданец со стоном опустился на жесткие камни, и уже почти во сне натянул на себя, так внезапно поднявшийся в его личном рейтинге вещей необходимых для выживания, бесценный водосборный халат.

Глава 4. Во сне и наяву

Солнце давно уже поднялось над морем, а намаявшийся за ночь человек всё спал.

Выстиранный и многократно выжатый халат давно просох и сон Владислава Андреевича, до поры, был крепок, приятен и даже обладал лёгким эротическим уклоном.

Море плескалось ласково и ритмично. Теплый ветерок игриво задувал под полы халата.

И поначалу начавшуюся возню вокруг себя Слава воспринимал как часть сна.

Кто-то цокал вокруг него по камням. Всхрюкивал, сопел. Загремела пластиковая бутылка. Прошуршал комок высохшей газеты. Что-то заскреблось, на камнях возле головы. Потом чихнуло.

Приятный сон Владислава, к тому времени, уже сменился тревожным сумбуром.

Привлекательная, во всех отношениях, дама из сна внезапно оказалась немолодой свинаркой, которая в добавок ко всему, взяла работу на дом, и теперь по квартире, еще совсем недавно такой уютной и романтичной, повсюду шныряли поросята. Хрюкали, царапали копытцами паркет и тыкались в ноги противно-холодными пятачками.

Владислав вздрогнул, поджал ноги и открыл глаза. Тут же с силой зажмурил их обратно. Прямо перед ним, покачиваясь в такт частого дыхания, скалилась широкая распахнутая пасть. Черная, с мелкими острыми зубками.

Из пасти воняло скумбрией.

— Ох, тыж мать-твою! — Слава заполошно вскочил и отпрянул, от неведомой твари, прикрываясь халатом, как стыдливая барышня.

Несколько мгновений он таращился испуганным взглядом на обладателя пасти. Затем расслабился, наконец опознав, незваного гостя.