Попаданец

Касаемо же головы – тут имелись явные отличия. Первое, что выделялось, – это уши. Довольно большие, чуть оттопыренные, «слоновые», площадью с мою ладонь, но гармоничные. Что касается непосредственно лица, то особого отторжения не вызвало, хоть и гоблинша. Я, признаться, думал, что будет уродство, как рисуют гоблинов у нас: мерзких поганцев, – но нет, при ближайшем рассмотрении можно даже назвать милым. Хотя мужики гоблинские могут быть и явными уродцами, женщины же на лик мягче… Ну и волосы – длинные, собранные в хитрую плетеную прическу, сейчас изрядно растрепанную и залитую кровью.

Все это я оценил в одну секунду, и встал, собственно, насущный вопрос: что прикажете с ней делать? Спасать или добить, чтобы не мучилась? Проявить, так сказать, милосердие…

С одной стороны, это «язык» – какой ни есть, но «язык». С другой стороны, а много ли знает этот «язык», прежде носивший в качестве одежды пару шкурок? Ведь такое одеяние, да и каменный ножичек как оружие, выдает в них отпетых дикарей, и информации много явно не вытянешь. Это я уже молчу о том, что «язык» – гоблинша, не человек. Не то чтобы я был ксенофобом, но гоблин есть гоблин, злобные гады, человечинку при случае наверняка жрут за милую душу…

«Так, стоп! – остановил я себя. – Ты ничего не знаешь, а судишь о лежащем… лежащей перед тобой особью, пусть и не человеческой расы, по земным представлениям об ее виде. Это как минимум опрометчиво…»

Опять же за неимением гербовой пишут на туалетной. Это я в том смысле, что от гоблинши получу хоть какие-то данные – ну, например, в какой стороне искать людей. А то, может, я как раз в царство этих самых гоблинов направляюсь, где меня и скушают со всем их удовольствием. Это будет не слишком весело… для меня точно, а гоблинам – наверняка наоборот, праздник, деликатесный дюфцит… может, даже торжества устроят.

Это географическое обстоятельство и нежелание быть главным блюдом решило все мои размышления в пользу человеко… то бишь в данном случае гоблинолюбия… хоть и звучит как-то гадостно – как некро– и зоофилия в одном флаконе.

Женщина опять же…

В общем, отбросив подальше обсидиановый нож, я принялся лекарить. Лекарь из меня – как Папа Римский, но за неимением гербовой… буду лечить я. Первым делом убедившись, что пациент скорее жив, чем мертв, дыхание есть, сердцебиение тоже достаточно сильное, живучий народ эти лопоухие, я достал из аптечки иголку и вдел в нее шелковую нитку. Требовалось как можно скорее закрыть раны и остановить кровотечение.

Использовать медикаменты, обезболивающее я не решился. Вдруг подействует как яд? Не человек же лежит передо мной.

Первым делом промыл водой из фляжки с разбавленной в ней маленькой щепоткой марганцовки и зашил самую большую и кровоточащую рану на правой ноге, потом – рану, лишь немного уступающую по размерам первой, на левой. Хорошо, что до вен не добрались клыки лесных пластических хирургов. Оплошали серые.

Дальше промывал и зашивал раны по всему остальному телу – подрали ее знатно, живого места не осталось, учитывая царапины от когтей, даже грудь левую зашил. Тут я ничего не чувствовал. Во-первых, хоть она и женского пола, но не человек, а во-вторых – пациент. А так…

Зашив, замазал все йодом (весь флакон извел, царапин не счесть) и слегка забинтовал. Точнее, прижал к ранам бинтом, которого у меня всего один пакет, широкие листья с ближайшего куста исключительно для того, чтобы грязь не попала.

Ох, и умаялся я! Шил, наверное, часа полтора не разгибая спины, только оглядывался изредка по сторонам. Костер успел прогореть, лишь угли тлели, спасал только светодиодный фонарик, а уж сколько швов пришлось наложить – и ведь не простые стежки делал, чай, не рваный носок штопал, а полноценные хирургические, каждый стежок отдельно! И все в кровище, иголка выскальзывает… Даже порванное ухо ей заштопал.

Кстати, от гоблинши особо и не пахло, разве что слегка и не остро – все-таки долго и быстро бежала, спасаясь от хищников, вспотела. А то обычно дикарей изображают жуткими вонючками, в волосах которых чуть ли не мыши живут и гадят. И это, на мой взгляд, как минимум странно. Сами посудите, ведь дикари – охотники, и лишний запах им совсем ни к чему, дичь вся разбежится, заходи они хоть трижды с подветренной (или наветренной?) стороны, сами ни черта из-за своего амбре не почуют и останутся голодными, так что волей-неволей личную гигиену начнешь соблюдать: урчащее брюхо заставит.

Скорее излишняя телесная вонь – это сомнительное завоевание цивилизации, когда у людей ум за разум заходит, про всякие там телесные защитные пленки, данные от рождения, что смываются во время омовения. Это я про средневековую Европу намекаю. Особенно воняют двинутые на почве религии – это я уже про Орден тамплиеров, где омовение было чуть ли не запрещено!!! Ох, и вонючие были парни! Комары, наверное, еще на подлете дохли… А уж какой духан стоял в казармах рыцарей! Бухенвальд плачет от зависти.