POP3

Милый Аркадий, Вы, наверно, сейчас обнимаете теплую кружку с кофе, пытаясь различить на экране компьютера мелкие буквы. У нас здесь есть модный бар «Слон», и я оттуда увела кофейную кружку с тигровыми пятнами, которую очень люблю. У одного советского шпиона было задание: затащить в постель американскую разведчицу, но как-то спрятанная кинокамера засняла, как «разведчица» вдруг хватает резким движением со стола пепельницу и в сумочку прячет. Боссы шпиону сказали: «она подает знак. В общем, прекращай это дело. Нас раскусили». А шпион говорит: «да я у нее дома был, у нее весь стол этими пепельницами завален. Она их коллекционирует». «Дома у нее был?!!» Ну вот, понимаете, Аркадий, он уже с ней переспал… Вот с таких неочищенных мыслей начинается сегодняшний день.

Помните, как-то много писем назад я предложила Вам написать Вашу биографию? Зря, конечно, Вы отказались. Или не отказались? Только не кричите на меня по утрам и не кидайте в меня кофейную кружку. И хватит размахивать руками и щурить глаза! Так вот, наш В., похоже, вдохновлен моим сумбурным невнятным желанием написать о его прихотливой туманной угрозыскной жизни бестселлер… Вы знаете, он был другом семьи Вильяма Сарояна, и как раз сын этого Сарояна, Арам, тоже писатель, написал предварительную статью к каталогу рисунков Жебрана (Гибрана). Был некий скандал вокруг этого Арама, который выставил на конкурс свою поэму из одного слова lightght и получил приз. Мы обсудили Арама и пришли к выводу, что он вздорный писатель (что дало мне надежду, что В. не так уж плохо разбирается в прозе). А я В. наварила с три короба, что я могу полностью «переработать жанр» — на самом деле, наверно, могу — писала бы все это дело на русском, а потом переводила бы — и заграбастала бы кучу денег. Одна безумная женщина, 52, кажется, года, выпускница то ли Гарварда, то ли Оксбриджа, захапала себе какого-то 40-ка летнего каленого клейменого ковбоя, который «никогда не слышал об Анне Франк или Платоне». И произведеньице ее, на 300 с лишком страниц, — нечто вроде «Любовника Леди Чаттерлей» — как ей, такой расфранченной и расфуфыренной и refined — нравится узнавать о тайнах земли, о подковах — «надо же, мой ковбой, он даже не носит часов! Я нашла ему работу, а он такой сексапильный». В общем, полная жуть. И критики все закричали: «ах, ах, новое поколение женщин, теперь они умны, журналисты, магнаты, выбирают мужчин».

[119]

После этих слов человек задумался. Он не был похож на тех, кто обычно появлялся в деревне по весне на низкорослых мохнатых, злых лошадях, и чьи через-седельные сумки были набиты слежавшимися письмами. Проведя в деревне ночь и следующий день, люди исчезали. Больше их никогда не видели. На следующий год весной появлялись другие, но с теми же сумками. Людей когда-то называли почтальонами. Но предание умалчивает о тех временах.

[120]

Дорогой Аркадий, надеюсь, удастся Вам у завхоза поэзии умыкнуть бесхозную лодку… Мои саратовские страдания заканчиваются 26 мая, после чего я тоже останусь бесхозной, ибо дальше этого семестра идти некуда, позади Москва и четыре года ученья, впереди — скорее всего, усердное скрипение пером, работа, и никаких больше классов! К тому же надо переезжать. Да, теперь уже Я должна куда-то двигаться. Так уж сложилось. Запастись бы мне коробками — не для того, чтобы в них жить (хотя, конечно, с Вашими советами и Вашими молитвами можно построить уютненький коробчонковский домик), а чтобы перевести всю мою Грольеровскую энциклопедию (20 томов), найденную в мусорном ящике, все мои лингвистические и философские словари, весь мой замысловатый гардероб желто-красных нелинялых тонов. Поверьте, у меня нет даже тарелок, не говоря уже о других предметах, как-то по моему вялому отношению к жизни не удалось ничего накопить кроме телефонных счетов и неуплаченных биллов за газ. Как же я жила, спросите Вы? Склоню я свою русую, уже начинающую седеть (да! да!) голову и вздохну глубоко. Сначала, разумеется, у родителей жила, а потом, как водится у нас в Америке, с руммэйтом — помните достославного Достоевского, комнату делящего то ли с призраком Грибоедова, убитого в Персии, то ли с Григоровичем? Скорее уж с Григоровичем, деля на двоих бублик последний…

Персидский принц, поигрывая глазами, заваривает прекрасный армянский кофе. На этом его способности по хозяйству, кажется, заканчиваются. В глазах — паника, когда я прошу заварить чай. Это меня несказанно радует. Родственная душа… У него два кота, птица в клетке и рыба в аквариуме. Представляете, милый Аркадий, было бы странно, если бы птица была в аквариуме, а рыба в клетке? Однако, бывает, бывает… Статью о Байерсе я на живую нитку наметала (так, кажется, высказываются ершистые портные в Одессе? — знавала я одного, кроившего галифе для Котовского, кроившего, в свою очередь, головы белым), однако, жду статью Ролана Барта о нем, заказанную из чуть ли не Нортр-Дамского Университета в Индиане, ибо в Калифорнии ее нет… Статья о perfection. Без нее ничего не получается.