Poor men's judge

— Вы зря тратите время, Бадри. Его у нас нет совсем, и нам обоим хорошо известно, что "есть логика намерений и логика обстоятельств, причем логика обстоятельств сильнее логики намерений".

— Не думал, что такой молодой человек помнит слова моего великого земляка, — задумчиво произнес смуглый гость с той стороны Хребта.

— У меня простой вопрос: да или нет?

— Все-таки вы очень молоды, Виктор. Такие вопросы в корне противоречат традиции ведения переговоров.

— А мы не ведем переговоров! — широко улыбнулся Виктор. — Какие переговоры может вести командир ополчения с человеком из-за гор, не имеющим официального статуса? Мы так, по-соседски разговариваем.

От этой широкой, искренней улыбки, Бадри, прошедший к тому моменту и зону, и ад приватизации, и кромешный ужас периода первоначального накопления, почувствовал, будто он оказался вне времени и места, там, где никто, ничего, никогда не слышал о веках прогресса, гуманизме и правовых нормах. И уж тем более, о каких-то там понятиях, по которым пытались до недавнего времени жить многие.

— Пока по-соседски, — содрогнувшись, подумал Бадри. — Ключевое слово здесь именно первое. Зря, что ли было заявлено про обновленный Союз? "Пока" — это ненадолго. Потом руки дойдут и до нас. Потому самое время стать полезным сейчас, пока еще не все поняли, к чему идет дело, хотя любой разумный уже может сказать, что оно уже решено.

Вот, прямо в лицо внимательно смотрит немигающий взгляд самого страшного хищника этих мест. "Надо опустить глаза", — пронеслось в голове. Чуть позже в памяти всплыло: "Прямой взгляд — демонстрация агрессии". В животе заныло, по спине поползла струйка пота. Стремительно ослабли колени, и Бадри опустил глаза.

Однако, он не зря смог подняться с самых низов. Собравшись, переговорщик спросил внешне безразличным голосом:

— Почему вас так волнуют лагеря беженцев в Ущелье?

— Потому что это — лагеря подготовки боевиков и места последней перевалки оружия, которое потом стреляет здесь, в нас.

— Смею вас заверить…

— Не стоит. Либо мы прерываем нашу беседу, либо вы прямо, четко, без уверток отвечаете на прямо поставленный вопрос. Я, знаете ли, не дипломат, — все так же улыбаясь, сказал Вояр.

— Да, — подумал Бадри. — Этот молодой человек действительно не дипломат. Недавно, отчаявшись быть выслушанным самодовольными арабами, он обронил: "У вас, похоже, слишком много денег и нефти, чтобы прислушиваться к окружающим".

И что же? Теперь Деса-Питух, крупнейшее нефтяное поле, жемчужина в тюрбане вчерашних погонщиков верблюдов, горит. Уже вторую неделю. Горят нефтепроводы, хранилища, фонтанируют пламенем сорванные оголовки скважин. Горят нефтяные терминалы, исходят последними каплями коптящего пламени искореженные взрывами задвижки.

У шейхов появился серьезный повод сосредоточиться на своих проблемах. Вчера начались пожары на крупнейшем в регионе месторождении природного газа. Там, ежесекундно заглатывая вдруг взбесившийся воздух, теперь бушует смерч, оплавляющий пески пустыни. Гигантские опреснители превращены в руины, пеплом и тлеющими угольками легли на дальние барханы рукотворные оазисы.

Специалисты говорят, что потушить такое практически нереально. Подобные пожары умели тушить только большевики и только направленными ядерными взрывами. Да и то, получалось не всегда.

Сознание услужливо подсунуло картинку из последнего новостного блока "World News": столбы жирного черного дыма, и страшное, как огонь под адскими сковородками, багровое пламя, видимое за сотни километров. Скачущие, как в приступе лихорадки, графики биржевых котировок, голоса комментаторов, похоронными голосами вещающие о невосполнимых потерях рынка.

За спиной этого, похожего на студента, парня, незримой тенью стоят десятки тысяч вооруженных и прекрасно мотивированных людей, — продолжал размышлять Бадри. — В его распоряжении доходы… Да что я глупости несу?! Разговор уже не о деньгах, молодой человек фактически уже контролирует весь Юг России.

За его спиной — абсолютное, фанатичное доверие населения, полностью подконтрольные местные Советы и незримая поддержка уцелевшего с советских времен директорского корпуса и силовиков.

Никто не знает, каковы интересы возглавляемой им структуры в ближайших к автономии республиках, но те, кто дал муджахедам хоть полкопейки, уже ощутили тяжкую десницу на выях своих. Где, спрашивается, сейчас те, кто поддерживал боевиков за счет денег, зарабатываемых в обеих столицах? Где они, гордые владельцы заводов и оптовых рынков? Были люди, и нету их.

Как любят говорить на Кавказе: "Кто бежал — бежал, кто убит — убит". Только, в данном случае, неизвестно, кто бежал, а кто убит. Исчезают люди, закрываются офисы, и только длинные гудки в ответ на вызов. Неизвестность делает страх нестерпимым.

Этот парень не забыл никого. В числе прочих, исчез внук известного детского писателя, под чьи гарантии сдалось семьдесят четыре человека.

Истерзанные тела солдат потом нашли, но столичный демократ предполагал себя выше любого суда. Видать, ошибался.