Poor men's judge

— Товарищ Председатель Совета Народных Комиссаров! Добро пожаловать в Кремль! — срывающимся голосом доложил похожий на серую тень, силуэт.

Виктор сразу же узнал по голосу Рябцова. И улыбнувшись, спросил у него, едва выбравшись из машины:

— Так я выполнил приказ, товарищ генерал-полковник?

— Я генерал-майор, — недоуменно ответил Владимир Иванович.

Потом понял, вытянулся в струнку и ответил. Совсем не по Уставу:

— Служу Революции! Помолчав, генерал сказал:

— Я просил сделать невозможное, а получилось — невероятное! Безумие, просто безумие, но все получилось! Никто до сих пор не понял, как!

— Общими усилиями, — улыбнулся Виктор. — И вот что: до завтра приведите форму одежды в соответствие, товарищ генерал-полковник.

— Есть!

Вторым встречающим был Рохин. Вояр крепко пожал обоим руки. Генералы смотрели без улыбки, их явно колотила нервная дрожь.

— Ну что тут стоять?! — решил Вояр и сделал шаг вперед, к центральной двери великого творения Казакова. Рябцов махнул рукой, привлекая чье-то внимание.

И едва Виктор сделал первый шаг по ступенькам, дверь распахнулась. Сенатский дворец встречал нового хозяина. Сзади, в полушаге, шли спутники. Охрана и прочие близко не подходили.

Не оборачиваясь, Виктор попросил:

— Войдем вместе, товарищи! Дверь достаточно широка, и это наш общий триумф. Жаль, Фролова нет.

— Завтра прилетит.

Прошло всего несколько секунд, и под ноги военного диктатора и его комиссаров легло великолепие Шохинской лестницы, украшенной изрядно потертой ковровой дорожкой. Богиня правосудия проводила пришедших благосклонным и слегка усталым взглядом.

В бьющий по глазам роскошью Екатерининский зал они вошли вместе, буквально шаг в шаг.

— Рабочий кабинет подготовлен, — проинформировал Рохин.

— Как… все прошло?

— На удивление спокойно, — разочарованно ответил Рябцов. — Даже удивительно. Охрану заменили буквально за сорок минут. Признаться честно, мы настраивались на жуткую кровавую резню и погони со стрельбой по всем коммуникациям. И людей инструктировали в том же духе. А тут — тишина, как на погосте. Никто даже не шевельнулся лишний раз. Только и слышали: да, конечно, чего изволите.

Вояр понимающе пожал плечами. Он видел: оба генерала не то чтобы в шоке, но явно обескуражены, что им не оказали даже видимости сопротивления.

Он тоже настраивался увидеть поражающее до глубины души дворцовое великолепие, но оказалось, как в средней руки провинциальном музее. Много лепных украшений и осыпающейся позолоты. Не хватало только табличек: руками не трогать. Так, обычный музей, причем не в лучшем состоянии.

Осталось только еще раз пожать плечами и сказать:

— Все прогнило. Сверху донизу. Сгнило и воняет! Если даже отборные войска не пожелали это защищать, значит, Кремль стал помойкой. И действительно, что общего у воинов со сборищем жуликов и воров, которых по недоразумению именовали АП и Правительством?

У дверей кабинета на втором этаже, того самого, что так часто показывали в фильмах про войну, их встречали двое мужчин. Один — грузный и бородатый, теребил в руках папку с тисненой надписью: к докладу. Второй, слегка постройнее, с явно угадывающейся военной выправкой и бесстрастным лицом, держал в руках обтянутый черной кожей чемоданчик.

Рохин сделал отстраняющий жест и трое вошли в кабинет отделанный дубовыми панелями. Огромный письменный стол с узнаваемым орнаментом на передней стенке. Два потертых кресла коричневой кожи перед ним. Над столом — портрет Ленина, читающего "Правду".

На краткий миг Виктору захотелось проснуться. Он даже прикрыл глаза, мотнул головой. Вновь открыл. Но ничего не изменилось. Высокие двери, ковровая дорожка, лампы с зелеными абажурами, стол для совещаний, зеленое сукно, радующее цветом усталые глаза.

Тишина, царящая в самом сердце Кремля давила плечи, как многотонная каменная глыба. Слышно собственное, обычно беззвучное дыхание, биение сердца и ток крови. Голоса спутников то звучат набатным колоколом, то кажутся тонкими и высокими, будто писк комара.

Устало опустившись в кресло, Виктор в полной мере ощутил всю непомерную тяжесть взятой на себя ноши. Той самой ноши, сбросить которую на Руси чаще всего можно лишь вместе с головой.

Глава 26

К запоздалому воздаянию можно относиться как угодно, но оно чаще всего бесполезно. Особенно, спустя годы, когда сильные чувства выдыхаются. Тогда, даже в случае самой свирепой, но запоздавшей казни, всегда найдутся люди, готовые сделать вывод, что предавать — выгодно, правильно, допустимо и даже желательно. Надо только аккуратнее уворачиваться от разозленных лохов.

А что? Новогодний шутник, любивший дирижировать оркестрами и мешать водку с шампанским, спокойно умер в своей постели. Его разбежавшийся по заграницам клан чувствует себя превосходно, и ничуть не страшится нищеты. То же самое можно было сказать про сотни и тысячи негодяев, причастных к краху Державы.

— Поздно, — устало думали многие, смотря за прямой трансляцией. — Месть, настигшая больного старика, всегда смотрится плохо, даже если тот старик — четырежды негодяй. Но, хоть так, хоть и хотелось бы — по другому…