Виктор нашарил в столе фляжку коньяка. Подумал немного, покачал головой, и решительно разлил искрящуюся влагу прямо по стоящим рядом с графином гранеными стаканам.
— И ты, конечно же, врешь, товарищ Фролов, — блекло отозвался Виктор, пряча флягу обратно, — Но у тебя хватает ума не врать мне. Потому ты пока жив и я тебя терплю.
Военного корреспондента Роджерса, прибывшего накануне из Автономии с неким сенсационным материалом, господин Брешковский принял без промедления.
Во-первых, всем было известно, из какой семьи происходит Берни, и с этим следовало считаться.
Во-вторых, парень заслуженно считался настоящим профессионалом. Репортажи Роджерса всегда становились событием. Талант, кристальная честность и внимание Берни к деталям позволяли твердо рассчитывать, что получив эксклюзивный ролик, телеканал только выиграет.
Когда на экране возник крупный план пожелтевшего от времени постановления РВСР, Брешковский насторожился. Когда по экрану поплыли машинописные строки: «На случай измены и предательства высшим руководством интересов народа, гибели или отсутствия комиссаров на местах, предусмотреть нижеследующий порядок действий…», настороженность сменилась беспокойством. По мере просмотра, беспокойство плавно переросло в панику.
— Вы же понимаете, Берни, это я в эфир выпустить не могу. Меня просто растерзают, и это еще слабо сказано.
— А вы посмотрите вторую часть, мистер Брешковский, — меланхолично ответил журналист, и в пару глотков осушил дежурную бутылку с «Боржоми». Он волновался не меньше своего визави, но тщательно старался удерживать poker-face. Традиции старой доброй Англии и все такое…
Просмотр отснятого материала занял всего несколько минут, после чего, Брешковский непонимающе уставился на собеседника. Удивление распорядителя первой кнопки было настолько велико, что хватило его лишь на сакраментальное:
— И ты, Брут…
— Да, Вы все правильно поняли, — облегченно рассмеялся Роджерс. — Я действительно выполняю просьбу господина Вояра ознакомить вас с текущей ситуацией. В силу моей к вам симпатии и нашей давней дружбы, я уговорил Командующего дать вам возможность выбора.
— Ценю, — прохрипел Брешковский мгновенно севшим голосом. Рука его слепо шарила по столу в поисках минералки. В беззаботное, радостное утро неожиданно пришло горестное понимание ближайших перспектив и неизбежности перемен.
— Вот, — Берни всунул в руку Якова Самуиловича высокий стакан с пузырящийся водой.
Брешковский, стуча зубами о стекло, сделал пару жадных глотков. Перевел дыхание. Закурил, предварительно тщательно размяв сигарету. Это дало мгновения, необходимые для принятия решения. Впрочем, что там было выбирать, выбора как раз и не было.
— Я с вами.
— Рад за Вас, Яков. — очень серьезно произнес Роджерс.
— Меня беспокоит только возможность чрезмерно нервной реакции спецслужб, — окутавшись клубами дыма, неуверенно высказался Брешковский.
— Они намекнули, что не видят в предстоящих событиях никаких нарушений законности. Потому, вмешиваться не будут.
— Чтобы эти, да не вмешивались?! Не верю, — тоном Станиславского высказался Яков. — Скорее всего, все идет именно так, как они и надеяться не могли. Иначе обязательно бы влезли.
— Бросьте, — отмахнулся Роджерс. — История учит нас, что никакая активность спецслужб не может противостоять воле решительно настроенных людей. Максимум, на что они способны, это реагировать на доносы и реализовывать отдельные оперативные разработки. Могут кого-нибудь тайком придавить шарфиком, подсыпать отраву или ткнуть зонтиком. Но когда идет барагоз, эти клоуны профессионально прячутся по щелям, чтобы в дальнейшем предложить свои бесценные услуги победителю.
— Но когда победитель уже известен, — задумчиво протянул Брешковский. — А в данном случае это так…
— Совершенно верно.
— Cкажите, Берни, когда материал должен пойти в эфир?
— В ближайшие часы узнаем, Яков. Пока что подготовьтесь к приему картинки из автономии. Радиорелейные линии будем использовать отечественные, спутниковый канал — арендован лично мной. Главное, не волнуйтесь, и не переживайте, я буду рядом.
— Тогда по пять капель за удачу, Берни? — Имеет смысл, дружище!
— Дорогие взрослые, — внезапно перевоплотившись, произнес Брешковский тоном бессменной ведущей передачи «Спокойной ночи, малыши». Он все-таки был неплохим актером, этот состоявшийся во всех отношениях бизнесмен и администратор.
Затем, наслаждаясь удивленным лицом собеседника, Яков щедро расплескал янтарную влагу по тяжелым низким стаканам, и тоном тети Вали продолжил:
— Настало время рассказать вам сказку о том, как в некотором царстве-государстве жили-были президент и его любимый парламент. О том, как эти извращенцы были счастливы, как нежно и с выдумкой любили друг друга. И как они умерли. В один и тот же день и час.
Закончилась четвертая по счету бессонная ночь, наступило серое, дождливое, безнадежное утро, промелькнули насыщенные краткими докладами дневные часы, и когда сумерки потихоньку начали превращаться в ночную тьму, в оперативном зале прозвучало:
— Товарищи, похоже, нам пора глянуть на дело рук своих!