Poor men's judge

— Заметил — хорошо. Не додумал — плохо. По-другому быть не могло. Управляющие структуры настойчиво загоняют в подсознание обывателя чувство вины. Что государство, что церковь — все они одним миром мазаны. Ибо наилучший подданный или прихожанин — это тот, который кается и платит, платит и кается. А не качает права, как это у нас одно время было принято.

Теперь мы за все будем виноваты. За Ивана Грозного и Крымскую войну, за русско-японскую и Гражданскую, за Отечественную и культ личности, за перегибы на местах и Днепрогэс, за Лаврентия Берию и войну в Афгане, ибо все это якобы с нашего соизволения происходило.

— В такое поверить невозможно! Глаза ведь режет!

— Тебе, может и режет. Тебе и тем, кто привык вычленять из потока впечатлений все, напоминающее попытки тобой управлять. И то не всегда получается. Что тут говорить о тех, кого такому не учили.

Массами манипулировали всегда и продолжают манипулировать, рассчитывая, что такое положение вещей вечно. Людей умно, подло, цинично заставляют желать странного, — в очередной раз озвучил дед старые истины. Напоминать о них он не стыдился никогда.

— Да помню! Ты еще как-то сказал, что начиная со времен Великой французской революции, история человечества превратилась в спектакль или хронику развития технологий управления массами, настолько она нелогична.

И потом добавил, что, фараоны, дожи и прочие самодержцы были слегка гуманнее нынешних людоедов.

— Дорвались до рычагов, называется. Как дети до мороженного.

— А я тут каким боком?!

— Значит, помнишь?

Виктор помнил. Седьмой класс, такое же жаркое лето. Вдруг ставшие каменными большой и указательный пальцы деда, жестко выкручивающие ухо.

Память сработала не хуже машины времени. Вот что значит вовремя предъявленный стимул! Прошлое ожило, приобрело объем, тени и краски.

— Ты сколько заплатил? — холодно поинтересовался дед, и воздух вокруг стал тяжелым, липким, а сердце начало бестолково барахтаться.

— Три копейки.

— А сколько забрал мороженного?

— Тоже три. Батончика.

— По 28 копеек, значит. Всего на восемьдесят четыре копейки. Вот тебе рубль, Витя, беги и отдай деньги. Больше так не делай, — казалось, от голоса деда начинает вянуть трава.

— Понял, бегу, — ответил он тогда. И побежал, сжимая в кулаке мгновенно пропитавшуюся потом бумажку. Господи, как же стыдно-то было…

Доводя до логического завершения воспоминания о неприятном, дед продолжил:

— С мороженным, это была элементарная манипуляция. Пускай, с элементами Эриксоновского гипноза. Ты, паршивец, тогда воспользовался только что усвоенным методом прерванного стереотипа. Помнишь?

— Да помню, сколько можно-то?!

— Сколько нужно, столько и буду. Теперь скажи мне, если бы эта тетка даже и хотела бы, смогла бы она тебе что-нибудь противопоставить?

— Нет. Без вариантов. Так же, как ни один гражданин бывшей Страны Советов не может противостоять грандиозной манипуляции, затеянной идеологами.

— Правильно, Витя. Инвазии в культурное ядро нельзя противопоставить книгу, статью, выступление в любом из средств массовой информации. Забьют информационным мусором, заболтают, обольют грязью.

Выход — личное общение с доверяющими тебе людьми. Дальше все пойдет само собой. По законам распространения слухов или вирусной инфекции. Когда здесь полыхнет, у тебя такая возможность будет. И ты это сделаешь. В память обо мне, Глебе, Антонио, Виктор Михайловиче. Я старый, не доживу.

— Да ладно! Не торопись помирать-то!

— Витя, ты должен объяснить так, чтобы люди поняли. Ты это умеешь, — спокойно продолжил дед. — Я что, зря потратил двадцать лет жизни на твое воспитание?!

Когда граждане осознают, что их согласие на изменение общественного строя в СССР было получено обманом, многое изменится.

Понимание того, что тебя попросту «развели», для нормального человека нестерпимо. Понять, что твои действия продиктовал не рациональный расчет или жизненный опыт, а воля манипулятора — горько. Люди пожелают узнать подробности. И узнают, что «согласие» на перемены достигалось в ходе сложного процесса, шаг за шагом.

Самое главное, все использованные против нас технологии далеко не новы. Зато они надежны как каменный топор и проверены опытом поколений.

Самые любознательные доберутся до учебников, заранее переведенных для идеологов с английского языка под видом критики буржуазных методик пропаганды и рекламы.

Наступит момент, когда придет понимание, что власть воспользовалась тем, что мы привыкли доверять друг другу, что программа манипуляции осуществлялась как безжалостная тотальная война против каждого и всех, кто не числил себя элитой. И символом этой войны станет расстрел у здания телевидения, ставшего главным оружием современных конкистадоров.

— И тогда?

— Власть потеряет согласие, свою главную опору. У вас появится шанс.

В начале операции по принуждению к миру сразу выяснилось: армия не просто в жутком состоянии, это натуральный сброд. Оборванные, немытые призывники с тонкими детскими шейками и первые «контрактники», процентов 80 из которых были либо тупым спившимся дерьмом, либо откинувшимися с зоны пассажирами.