Пилат перевернул труп лицом вверх. Лицо было, разумеется, обезображено — но Пилату показалось, что оно ещё достаточно узнаваемо. Пожалев, что нет кинжала, чтобы отсечь голову трупу, наместник осмотрелся, различил лежавший рядом громадный камень, с усилием поднял его, чуть отступил, и, занеся высоко над головой, с силой обрушил его на лицо лежавшего перед ним человека — одновременно отскочив, чтобы на него не попали брызги крови и мозга.
Крови и мозга омерзительного человека.
Опасного не только при жизни, но особенно теперь — в своей смерти, и притом в объятиях Пилата.
Кто бы мог себе представить
А главное, где?!
И на подходе… куда?!
Пилат удостоверился, что труп теперь неузнаваем, и зачем-то столкнул его в какую-то, как ему показалось в темноте, яму. Пилат прислушался — ничего слышно не было. Огней приближающихся факелов не было тоже.
Пилат с облегчением вздохнул — успел! — и, не возвращаясь на улицу, бросился в развалины.
Сейчас главное — вернуться во дворец незамеченным.
Уже подходя к тайному ходу, Пилат в лунном свете внимательно осмотрел руки.
Умывать их нужды не было.
Потому что на них не попало ни одной капли крови ещё неостывшего…
глава II
версия начальника полиции
Всадник Понтийский Пилат, наместник Империи, смог забыться сном только под утро, спал он беспокойно, — в непрекращающемся кошмаре пытаясь вырваться из объятий трупа, — но безуспешно. Проснулся наместник в холодном поту с мыслью:
«Подставили! Меня — подставили!»
Пилат с силой зажмурился, пытаясь отогнать от себя ночной кошмар. Но случившееся с ним в эту ночь сном не было — и по-прежнему перед глазами Пилата маячило лицо, подсвеченное бледным серебром лунного света.
«Я… мешаю?
Если
А ради чего ещё, собственно, вообще вступают в борьбу?
Зачем убивают?
Ради власти!
О, власть нужна всем.
Стократ тем, у кого её из рук пытаются вырвать.
И Пилат, хотя с недавних пор и начал своей должностью тяготиться и даже подумывал о побеге из дворца (обратно в казармы, а может быть, и ещё дальше), теперь готов был во власть вцепиться, держаться за неё как никогда.
«Но кто, кто нанес удар?! Кто? Кинжал — врага жало, а где его глаз? — напряжённо хмурился наместник Империи. Его пальцы преторианским перстнем отнюдь не поигрывали, но, напротив, бережно ограждали. — Предательство? В самом дворце? Да, не зря этот царь Ирод выстроил не дворец, а скорее крепость… И эти тайные в скале ходы… Боялся царь…»
Наместник непроизвольно оглянулся.
«Кесария? — так называлась официальная столица провинции. — Нет, враг скорее в Риме… Где начинать искать?»
Задумавший сместить наместника мог сам остаться в тени и, вполне возможно, в городе даже не появлялся: ведь в Иерусалиме приезд римлянина достаточно значительного, чтобы претендовать на наместничество, был бы слишком заметен.
Кого в таком случае оставалось искать в самом Иерусалиме? Исполнителей-оборотней?
Наместник поёжился.
Интересно, а сколько им заплатили?
Во сколько оценили разрушение хрупкого благополучия всадника, которому, несмотря ни на что, удалось стать наместником?..
«Кому моё смещение
А раз всем управляют деньги, то всё просто и разрешимо: золото всегда оставляет след.
Понтий Пилат тяжело поднялся с ложа и не стал против обыкновения звать прислужника — оделся сам.
И вышел в колоннаду.
«Кто
Пилат прислонился к колонне — тщательно: когда за спиной стена — а что может быть страшнее нападения с тыла?! — думается спокойней.
«…Где же зацепка? Кто добудет улики? Приказать никому нельзя. Что, разве самому идти ночью в квартал развалин и в темноте ползать по земле? Переодевшись?»
— Стражники… Стражники?.. — непроизвольно повторял Пилат. — Сколько их должно было быть? Простой караул? Сдвоенный? Счетверённый? О, Юпитер! Чтобы был наготове всего лишь сдвоенный караул, надо договориться с… Точно!
От неожиданной догадки Пилат запрокинул голову — движение радостного удовольствия. Ну конечно же! Если кто-то вёл в развалины стражников, — а их против боевого офицера должно было быть достаточно много, — то об этом должен знать начальник полиции! Надо попытаться выяснить имя затребовавшего усиленный караул — при ежедневном утреннем докладе!
Пилат обошёл колоннаду, убедился, что никого в ней нет, однако, вернувшись к той колонне, у которой стоял прежде, всё равно опять к ней прислонился.