Понимание

Сегодня часто говорят об активной жизненной позиции, по-моему, подобное отношение к делу и есть эта позиция. Миля была постоянно разумно-активна, и это помогало ей не чувствовать себя одинокой, неудачницей, быть личностью.

Герой «Монолога одинокого человека» говорит о себе, что у него «золотые руки», но к «золотым рукам» необходимо иметь хотя бы «серебряное сердце», для того чтобы не быть одиноким.

Бывает часто, что человек незаурядной духовной жизни сосредоточен лишь на себе, дорожит только собственной душой, в этом варианте даже духовное богатство может стать источником эгоизма. Нередко топкая душевная организация, которой не сопутствует умение найти выход к людям, ведет к замкнутости, к одиночеству. Человек хочет, чтобы к нему испытывали интерес. Но ему неизвестна цена «мелочей», украшающих жизнь, — доброго слова, умного совета, улыбки. В этих «мелочах» интерес не к себе, а к людям, к миру, тот самый интерес, который дает личности ощущение общности с людьми.

Миля была духовно богатой натурой, человеком тонкой душевной организации, и все это не только не порождало у нее эгоизма, но, наоборот, было источником деятельно-доброго отношения к людям.

Наша молодость не была безмятежно-розовой. В личной жизни разыгрывались и беды и даже трагедии. Судьба наносила нам удары, и наша нравственная наставница постоянно была с нами рядом.

Она учила нас мужеству жить, не отчаиваться. Она догадывалась о наших бедах сердцем даже тогда, когда мы молчали.

Она не утешала, не жалела нас, нет — о, как часто мы сами были виноваты! — но почему-то ее мудрый совет, а то и суровая отповедь действовали на нас целительнее, чем жалостливые речи подруг.

Когда же у меня стряслось большое горе — я узнала, что мама неизлечимо больна, и в тот день не вышла на работу — Мелитина Леонидовна сама поехала ко мне вечером, дала тоненькую пачку корректуры, чтобы я сидела дома и ухаживала за мамой. Маме становилось все хуже, Миля доставляла мне на дом не только работу, но и зарплату, а потом заявила, чтобы я от матери не отвлекалась: она договорилась с девочками, и они будут работать за меня, выполняя мою норму.

Однажды, уходя, она попросила, чтобы я непременно ей позвонила, если совершится «самое страшное». Но я — я надеялась на чудо. И когда все-таки оно, самое страшное, совершилось, у меня не было сил пойти к автомату и позвонить, да и зачем? — думала я, кто мне теперь поможет, кто поймет всю меру моего отчаяния и одиночества. Но сердце моего наставника оказалось вещим, она в тот же вечер сама поехала ко мне, будто бы догадалась, и сидела допоздна, хотя дома ее ожидала собственная больная мать. Я не помню, о чем Миля тогда со мной говорила — говорила долго. Но хорошо помню, как утихла боль.

Сколько лет минуло с тех пор, вот и ее уже нет. А я как сейчас вижу ее внимательные глаза, слышу милый голос, доказывающий мне: надо жить! Несмотря ни на что, надо, надо! И думаю: а где же, из каких источников черпала она сама душевные силы, расходуя их на наши горести щедро, без остатка.

Видимо, одним из самых богатых источников было чувство общности с людьми, с современниками и с соотечественниками, с дальними и с теми, кто находился рядом с ней. Это не пустая фраза — чувство общности с людьми. За ней большая душевная работа, усилия по самовоспитанию, углубление нравственной ответственности перед обществом и временем. Отсюда и этот дар: сопереживания, сочувствия, сострадания, который был развит у Мелитины Леонидовны в высшей степени. Я говорю: «развит», но несколько точнее, наверное, определить: «она сама его развивала». Она сама все время совершенствовала отношения с людьми. Отважусь на «художественную параллель»: к людям она относилась столь же компетентно и ответственно, как к листам корректуры, над которыми работала. Или лучше выскажусь иначе — к листам корректуры она относилась как к людям, они были для нее живые. Для нее все в мире было живым, наверное, поэтому сейчас она для нас живая, хотя ее нет…

Она нас учила не только издательскому делу — учила жить, любить, общаться. Учила относиться к людям одновременно и взыскательно и терпимо. Не осуждать попусту, не одобрять бездумно. Мог ли подобный человек чувствовать себя одиноким?!

А мы — мы легкомысленные, часто и благодарить ее забывали, ее помощь, ее участие казались нам чем-то естественным.

Думаю сегодня: ведь человек, даже самый бескорыстный, все же не бездонный колодец, наступает момент, когда и самые щедрые душевно исчерпываются, вдруг обнаруживают с печалью, что их жизнелюбие, многолетнее терпение и любовь к человеку — на исходе… Я это нередко наблюдала в жизни: неблагоприятные обстоятельства, удары судьбы совершали горестные метаморфозы даже с хорошими людьми, даже закаленные души давали неожиданную трещину.