Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

В дверь громко стукнули: раз, два, три. Все умолкли. Борзов замер с открытым ртом. Поляков рванулся было к окну, но, пригвожденный к стулу грозным взглядом Христофорова, так и остался сидеть вполоборота. Не растерялись только Юрий Андреевич и Стряпков. Председатель «Тонапа» шепотом приказал:

— Наливай!

Кузьма Егорович, как заправский официант, наполнил рюмки «столичной». Христофоров встал и, как будто продолжая тост, заговорил:

— Хотя Кузьма Егорович и с опозданием понял, что семейная жизнь — это прежде всего здоровье, тем не менее… Что за чертовщина? Сходи, Борзов, узнай, чего этот дурак Ложкин стучал? Поляков! Поставьте рюмку…

Борзов втолкнул смущенного Ложкина.

— Что у вас там? — накинулся на дозорного председатель. — Какого черта барабанную дробь устроили?

— Этот, как его… судебный исполнитель Севастьянов прошел и с ним старшина Николай Денежкин из второго отделения.

— Где они?

— Это Севастьянов за художником Леоном Стеблиным охотится, — дал справку Стряпков. — Большая задолженность по алиментам.

— Иди, — приказал Христофоров караульному. — Иди и не устраивай шума по пустякам… Продолжайте, Стряпков.

Кузьма Егорович вздохнул и продолжил:

— Поскольку канун дня рождения приходится на воскресенье и на гончарном заводе выходной, придется заказанную мной вазу со вложением доставить Соловьевой в субботу. Все обеспечено: соответствующая ваза заказана и уже покрыта глазурью, фотоснимок именинницы раздобыт и лично мной увеличен до желаемого размера, вложение сделано в полной сумме — десять тысяч рублей. Срыва мероприятия не предвидится.

— Ну что ж, — подвел итог Христофоров, — я полагаю, можем одобрить. Конечно, Соловьева — не тот товар. Самое идеальное, если бы нам вместо Бушуева хорошего дурака прислали. Настоящего, стопроцентного, понятно, не надо — хлопот не оберешься, а средненького, вроде Якова Михайловича Каблукова. Мы бы его быстро приручили. Ну раз нет так нет, оставим мечты об идеальном кретине и нацелимся на Анну Тимофеевну. А теперь пусть Ложкин позовет Латышева. Придется разобрать его персональное дело. Борзов, поди скажи.

Все замолчали. Поляков потрогал рюмку с водкой и сокрушенно сказал:

— Греется.

Христофоров постучал по стакану.

— Сколько раз вам говорить, Поляков… уберите руку!

Вошел Латышев и, стараясь не встречаться взглядом с Христофоровым, бодро спросил:

— Чего не хватает, дорогие гости? Кажется, все обеспечил?

— Садись, — жестко сказал Христофоров. — За угощение спасибо, но мы тебя не за дополнительным пайком пригласили… Расскажи, как идет реализация. Сколько в этом месяце колбаски возьмешь, сколько сосисок? Как с пирожными?

— Так бы и сказали, — облегченно улыбнулся Алексей Потапыч. — Колбаски возьму, как всегда, норму, сосисочек, возможно, переберу, — студенты начали забегать, и они больше по сосискам ударяют. С пирожными пока неясно. Плохая погода стояла — мало выездов в лес. То же и с мороженым…

Христофорову все это было неинтересно. Чувствовалось, что он играет с Латышевым в кошки-мышки и придумывает, как его побольнее поразить. Латышев понял это и тихо забормотал:

— Вот такие дела, значит… надо будет поднажать.

— Ладно, — перебил его Христофоров. — А теперь расскажи нам про Прохорова.

— Про какого Прохорова? — побледнев, спросил Алексей Потапыч. — Это тот, что в Главрыбсбыте?

— Не крути, Латышев, — оборвал Юрий Андреевич. — Сам знаешь, о ком спрашиваю. Восемь тысяч получил?

— Виноват, получил.

— Выкладывай на стол, в общий котел.

— Жене отдал.

— Уже успел. Ишь ты какой прыткий. Обратно выцарапать сможешь?

— Попытаюсь.

— Попробуй. Не выцарапаешь — два месяца не получишь от Сметанкина своей доли. Удержим за полных два месяца — десять тысяч.

— Я же только восемь получил!

— А мы тебя оштрафуем… Ударим рублем за нарушение дисциплины. Обрадовался, думал — не узнаем.

— Выходит, Сметанкин накапал?

— Тебя это не касается. И прошу не перебивать. Предупреждаем тебя в последний раз: еще обманешь — найдем замену. Всё. Можешь не оправдываться. И сегодняшнее заседание за твой счет. Полностью. Не скупись, подбрось черной икорки…

— Слушаюсь.

— Действуй. А теперь последний малоприятный вопрос. Прибыла из отпуска Марья Антоновна Королькова. Иди, Латышев, иди. Это тебя не касается.

Все насторожились, даже у Стряпкова сбежала с лица хитроватая улыбка.

— Да, показалась, черт ее раздери… Не успела приехать, зашла к Лыкову, потом к Соловьевой.

— Лыков не страшен, — сказал Стряпков, но все же вздохнул. — Он больше по международным вопросам. А вот до Соловьевой Королькову часто допускать нельзя. От этого альянса добра ждать нечего.

— Я говорил, понедельник — день тяжелый, — бестактно брякнул Борзов. — Так оно и вышло.

— До понедельника еще палкой не докинуть, — поправил Христофоров, — и еще раз прошу не создавать паники.

Но было видно, что приезд Корольковой не доставил радости и самому Юрию Андреевичу.

— А все без нее как-то спокойнее, — снова вздохнул Стряпков. — Принесла ее нелегкая…

ГЛАВА ШЕСТАЯ, посвящается Марье Антоновне Корольковой