Помутнение

Бруно вдруг ощутил невыносимую усталость. Он приехал сюда, имея в запасе то, что могло бы стать достаточной форой: полосу невезения, почти пустые карманы, помутнение в глазах, пугающе похожее на темный туннель, к которому он приблизился и куда, очень может быть, скоро провалится. Чем еще он мог соблазнить богача, чтобы тот согласился вновь сесть с ним за доску? Играть с завязанными глазами? Если бы он мог бросать кости во сне, Бруно с превеликим удовольствием прижал бы голову к высокой мягкой спинке стула. Испив сполна горькую чашу неудач в Сингапуре, он снова оказался в выигрыше, и это должно было бы его взбодрить. Однако победа лишь ввергла Бруно в объятия усталости, больше похожей на отчаяние. Он глотнул скотча, вообразив, что спиртное ударит в голову и удалит мутное пятно, как это делает растворитель с пятнами грязи на мебели.

– Флетчер Хендерсон, – произнес Кёлер, стоя спиной к Бруно: он менял пластинку на граммофоне.

– Угу, – отозвался Бруно, расставляя фишки на исходные позиции.

– Может быть, повысим ставки?

Бруно пожал плечами, скрывая удивление. Не стоит быть наивным. Если немец и впрямь не уязвлен столь крупным проигрышем, это лишь значит, что по-настоящему большие деньги, которыми Бруно не суждено обладать, поистине неисчислимы. Поскольку Бруно не мог, извинившись, покинуть эту комнату, он мог, по крайней мере, взбодриться, развеять усталость и попытаться нащупать тот предел проигрыша, который Кёлер не был готов перейти, чтобы наконец стереть с губ богача его змеиную улыбочку.

– Удвоим? Утроим?

– Повысим в пять раз.

Бруно кивнул. В это мгновение воздух в комнате стал как будто наэлектризованным.

– Мистер Кёлер, позвольте узнать, каким бизнесом вы занимаетесь? Эдгар об этом умолчал, когда направил меня к вам. – Бруно пришел к выводу, что основой этого сплава показной роскоши, самодовольства и инертности являются старые фамильные деньги – по крайней мере, часть семейного богатства. Самолично добытые состояния обыкновенно сколачиваются агрессивными, если не сказать безжалостными, дельцами. Не то чтобы Бруно ждал исповеди. Но передающиеся по наследству состояния, как правило, облекаются в лощеные россказни о трудолюбии и усердии предков.

– Зовите меня просто Дирк, пожалуйста. А я могу ли звать вас…

– Александер.

– Александер, вы смотрели телевизор в 1989 году, когда ломали Antifaschistischer Schutzwall?[9]

– Простите…

– Berliner Mauer[10], – уточнил Кёлер, улыбаясь во всю ширь рта. – Стену.

– А, ну да.

– Ну, не смущайтесь. Многие немцы, которые не выбежали тогда на улицу с кайлом или паяльной лампой, сидели на диване и смотрели телевизор – кроме меня. Я говорил по телефону! – Кёлер снова сел за стол и, бросив кость, получил право первого хода, так как ему выпало 6–4. Начал он, как обычно, бросив кубики на домашнее поле.

– Я тогда был связан с консорциумом акционеров, которые какое-то время скупали то, что многие считали не имеющими никакой ценности активами, – права собственности на землю в разных районах вдоль Стены.

– Недвижимость. Так вы девелопер, – Бруно бросил кости, не задев незащищенные фишки Кёлера. Он пошел своими задними фишками, решив для разнообразия как можно быстрее выдвинуть их вперед. Возможно, ему следовало бы проиграть эту партию, хотя сдавать дебютную игру после повышения ставок очень не хотелось.

– Да, можно и так сказать. Девелопер.

– Значит, это вы построили там эти дома?

– Забавно, но между восточным периметром и знаменитой Стеной западного воображения, покрытой граффити, лежали тысячи и тысячи квадратных метров.

Бруно намеревался слегка польстить Кёлеру, заставить немного рассказать о себе и о своем состоянии, от которого сегодня вечером он откусит кусочек. Но Кёлер, было видно, пришел в необычайную ажитацию. Он вещал без запинки, словно читал невидимые субтитры.

– Эти заброшенные участки земли были сплошь утыканы разрушенными постройками, там повсюду тянулись рвы с водой, были расставлены ловушки для перебежчиков, стояли сторожевые вышки – в общем, так называемая ничейная земля. И все это, естественно, на восточной стороне. Правительство считало эту территорию общей. А настоящие владельцы сидели тихо и помалкивали до поры до времени – семейства, которые и в Берлине-то уже не жили, но очень хотели ее продать… Нам потребовались услуги множества юристов! Сам я ничего не построил, у меня нет аппетита к подобному бизнесу, но любому, кто хотел застроить там какой-то участок, рано или поздно пришлось вступить в переговоры со мной и моими партнерами.

– То есть вы сорвали куш.

– Со Стеной? Да! Я и мечтать не могу о второй такой удаче. Но у меня есть способы продолжать извлекать прибыль. В этом городе уделяется особое внимание защите прав арендаторов и сквоттеров и привилегиям отдельных районов оставаться в состоянии мемориальной разрухи. Мало кто обладает искусством терпения: это ведь очень медленная игра. Но знаете ли, даже могилам со временем приходится уступать место для новой застройки.

– Вы имеете в виду городскую реновацию.