Помпеи

Мы не раз упоминали уже о рельефах с памятника Умбрицию Скавру (рис. 45). Они представляют своего рода иллюстрированную программу игр: сообщены имена гладиаторов, их школа (тут все юлианцы), число побед, одержанных раньше, а также исход последнего поединка. К сожалению, надписи значительно стерлись и разобрать в них можно только немногое. Интерес этих рельефов заключается не только в том, что на них изображены вооружение и доспехи гладиаторов: они позволяют заглянуть в их внутренний мир. Художник выбрал темой своей работы заключительный момент поединка, т. е. момент наивысшего трагизма для побежденного и наибольшего торжества для победителя. С острым вниманием настоящего мастера и спокойной объективностью бесстрастного наблюдателя сумел он языком движений и жестов передать чувства, волнующие его героев, без идеализации и лукавого мудрствования. Рельеф начинается изображением двух всадников — Бебрикса и Нобилиора (средняя полоса); первый числит за собой 15 побед, второй 11. Один просто налетает, другой довольно вяло сопротивляется. Из всех групп — это наименее удачная: художник не захотел заглянуть в душу своих героев или не сумел это сделать. Следующие пары гораздо выразительнее и красноречивее. В первой паре пеших бойцов впереди стоит гопломах, опытный боец с 16 победами в прошлом; он ранен в грудь; кровь струится у него из раны; за ним стоит фракиец, его победитель. Оба держатся с таким достоинством и самообладанием, которое сделало бы честь любому философу-стоику. Гопломах поднял вверх руку с вытянутым пальцем: это означает, что он обращается к публике и просит у них помилования: если зрители замашут платками или поднимут пальцы вверх, то он «отпущен» («missus» помпейской афиши); если пальцы опустятся вниз, это приказ победителю добить побежденного. Мудрец, которого Гораций изображает бестрепетно стоящим среди разваливающегося мироздания, не мог бы держаться спокойнее, чем этот раб-гладиатор, для которого мир сейчас тоже рушится. И философ, твердо усвоивший себе, что нельзя превозноситься в счастье, не был бы бесстрастнее победителя, ни единым движением не выражающего своего торжества.

Рис. 45.

Следующие группы полны движения, которое захватывает зрителя так же сильно, как неподвижность первой (не считая всадников). Любопытны фигуры победителя: художник дал их пять раз, постаравшись внести, насколько возможно, разнообразие в позу и жесты бойца. Разнообразие это, однако, чисто внешнее, так как сущность, выражаемая этими жестами, одинакова: перед нами человек, живущий борьбой и для борьбы; сейчас он упоен победой и полон дикого торжества; ему в голову не приходит, что поверженный — это его товарищ. Словно дикий зверь, которому дали отведать крови, он не знает удержу своей свирепости: маленький ретиарий (третья группа), кажущийся почти мальчиком сравнительно с огромными секуторами рядом, схватил за пояс упавшего противника и наступил ему на ногу, словно боясь, как бы он не убежал; огромного гопломаха (продолжение рельефа вверху) распорядителю приходится удерживать действием и словом: он рвется убить раненого товарища, даже не дожидаясь решения зрителей; в следующей паре победитель замахивается на умирающего: сама смерть не вызывает в душе его ни жалости, ни уважения. Следует выделить победителя в четвертой группе; это — натура более тонкая. Битву он выиграл: побежденный бросается от него; победитель откидывается в полоборота, театральным жестом вскидывает щит и, рисуясь своей победой, изяществом и силой, оглядывается на публику: ему нужны аплодисменты, а не кровь.

Если фигуры победителей приоткрыли нам одну сторону гладиаторской души — ее свирепость и тщеславие, то побежденные позволяют догадываться о других ее чувствах: о чисто человеческом ужасе перед смертью, о страхе перед грозным противником и о своеобразном чувстве чести, которое не покидает человека до последней минуты. Особенно много пафоса вложил художник в третью группу (не считая всадников). Ретиарию не удалось набросить сеть на противника, но он нанес ему своим трезубцем столько ран, что тот истекает кровью и не в силах уже держаться за щит. Зрителям он не понравился: они потребовали его смерти, но трезубец не такое оружие, чтобы прикончить им человека; поэтому приколоть побежденного приказано секутору Ипполиту. Раненый с последней мольбой охватывает колени товарища, но тот деловито отгибает ему голову назад и вонзает меч в горло. Очень выразительна и последняя сцена: смертельно раненный гладиатор последним усилием заносит щит так, чтобы упасть на него и умереть, «как в битве следует бойцу». Цицерон, следивший за гладиаторами с присущей ему внимательностью к людям, видимо правильно отметил, что они «падают с честью».