Помпадуры и помпадурши

И я нахожу, что незабвенные наши педагоги очень хорошо поступали, что упражняли наши молодые умы подобными изречениями. Итак, повторяю: картина еще не нарисована, но она будет нарисована - в этом порукою вам... я! Я многое мог бы сказать вам по этому поводу, о многом желал бы условиться, объясниться, посоветоваться (я человек, messieurs, и, как человек, могу ошибаться), но нахожу полезнейшим оставить этот предмет до времени. А покамест, messieurs, подумайте! и ежели встретите какие-либо сомнения, обращайтесь ко мне с полною откровенностью. Подумайте, messieurs.

Единодушное "ура!" было ответом на эту новую предику обожаемого начальника. Но Козелков уже утомился и только махнул рукой на шумные заявления "преданных".

Дело было вечером, и Митенька основательно рассудил, что самое лучшее, что он может теперь сделать, - это лечь спать. Отходя на сон грядущий, он старался дать себе отчет в том, что он делал и говорил в течение дня, - и не мог. Во сне тоже ничего не видал. Тем не менее дал себе слово и впредь поступать точно таким же образом.

***

А на дворе между тем не на шутку разыгралась весна. Крыши домов уж сухи; на обнаженных от льдяного черепа улицах стоят лужи; солнце на пригреве печет совершенно по-летнему. Прилетели с юга птицы и стали вить гнезда; жаворонок кружится и заливается в вышине колокольчиком. Поползли червяки; где-то в вскрывшемся пруде сладострастно квакнула лягушка. Огнем залило все тело молодой купчихи Бесселендеевой.

- Не могу я ноченьки спать! все тебя, ненаглядного, вижу! - говорит она старому, дряхлому мужу своему.

- Спи! - рычит старый муж и, перекрестивши рот, перевертывается на другой бок.

Словом, все, все улицы города Семиозерска переполнены какою-то особенною, горячею атмосферой.

Митенька тоже ощущает на себе признаки всемогущей весны. Во-первых, на лице у него появилось бесчисленное множество прыщей, что очень к нему не идет. Каждый раз, вечером, перед сном, он садится перед зеркалом и спрашивает камердинера своего Ивана:

- А что, брат, кажется, уж и в самом деле весна?

- Сами видите! - угрюмо отвечает Иван.

- Много?

- Не есть числа!

- Дай пудру!

Во-вторых, он каждый день, около сумерек, пробирается окольными переулками к дому, занимаемому баронессой фон Цанарцт. В отдалении, на почтенном расстоянии, реют квартальные.

Но административные заботы парализируют все, даже порывы любви. Нет той силы, нет той страсти, которая изгнала бы из головы Митеньки земские учреждения. "Что такое земские учреждения?" - спрашивает он себя сто раз на дню, и хотя объяснить не может, но понимает, чувствует, что понимает. И таким образом влияние весны уничтожается само собою и выражается в одних прыщах. Напрасно хочет он забыть свои преждевременные опасения, напрасно хочет упиться вином любви: в ту самую минуту, когда уста его уже отваживаются прикоснуться к чаше, вдруг что-то словно кольнет его в бок:

"А про земские-то учреждения и забыл?"

- Вы не поверите, Marie, как я озабочен! - говорит он баронессе, которая смотрит на него отчасти с досадой, отчасти иронически, - эти земские учреждения... я начинаю, наконец, думать о нигилизме! (72) - Так вы... нигилист? - произносит баронесса и смотрит еще насмешливее, как будто хочет сказать: "Базаров никогда не позволил бы себе поступать таким нелепым образом с хорошенькой женщиной..."

- Скажу вам, Marie, по секрету: мы все, сколько нас ни есть, мы все немножко нигилисты... да! Разумеется, мы обязаны покамест держать это под спудом, но ведь шила в мешке не утаишь, и истина, bon gre, mal gre <волей-неволей>, должна же когда-нибудь открыться!

Баронесса с изумлением слушает это нового рода признание, но оно начинает интересовать ее.

- Au fait <на самом деле>, что такое нигилизм? - продолжает ораторствовать Митенька, - откиньте пожары, откиньте противозаконные волнения, урезоньте стриженых девиц... и, спрашиваю я вас, что вы получите в результате? Вы получите: vanitum vanitatum et omnium vanitatum (73), и больше ничего! Но разве это не правда? разве все мы, начиная с того древнего философа, который в первый раз выразил эту мысль, не согласны насчет этого?

Митенька наклоняется очень близко к плечу баронессы и заискивающими глазами смотрит ей в лицо.

- Не нужно только бунтовать, - прибавляет он нежно.

- Но надеюсь, что вы бунтовать не будете?

- Конечно, против вас, Marie, какой же бунт с моей стороны возможен?

- Ну, а не против меня? - допрашивает Marie.

- Вы меня не знаете, Marie, - говорит он таинственно, - я совсем не таков, каким кажусь с первого взгляда. Конечно, я служу... но ведь я честолюбив! Marie! поймите, ведь я честолюбив! Откиньте это, вглядитесь в меня пристальнее - и вы увидите, что административная оболочка далеко не исчерпывает всего моего содержания!

- Итак... вы повстанец?

- Я не говорю этого, баронесса, - опять-таки, зачем впадать в крайности? - но я могу... я во всяком случае могу сохранить свою независимость! Этого, я надеюсь, никто от меня не отнимет!