Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

Кошка с ее хвостом — прямо как фабрика или даже целая промышленная фирма; это на нее литераторы каждый день, а быть может, и каждый час добросовестно и прилежно работают, ее снабжают. Уж лучше снабжать, чем вести вокруг снабжения бесполезные, а вокруг пользы долгие, пустые разговоры или дебаты. Временами и крупные поэты и писатели творят кошке под хвост, уверяя себя, что, мол, разумнее хоть что-нибудь делать, нежели сидеть сложа руки. Кто хоть что-нибудь бросает под хвост кошке, этому воплощению коммерциализованности, делает это ради ее загадочных глаз. Кошка — существо знакомое и вместе с тем незнакомое; она дремлет и во сне мурлычет от удовольствия; попытайся разобраться в ней — и перед тобою встанет непостижимая загадка. Хотя, по общему признанию, эта кошка как будто бы являет собой угрозу для просвещения, но без нее, видимо, не обойтись, ведь она — это само время, в которое мы живем, на которое работаем и которое обеспечивает нас работой; банки, рестораны, издательства, школы, гигантский размах торговли, необычайная широта товарного производства — все это и — вздумай я (что вполне допустимо) перечислить по порядку то, что полагаю излишним, — еще многое другое как раз и есть пресловутая кошка. С моей точки зрения она не просто способна участвовать в производстве, не просто представляет некую ценность для машины цивилизации как таковой, нет, повторяю: кошка — это само производство, и, думается, смело, во всеуслышанье заявить о своем нежелании идти кошке под хвост вправе лишь так называемые непреходящие ценности, например шедевры искусства или деяния, поднявшиеся высоко над гулом, рыком, шумом и гамом будней. Что не сметено, не уничтожено ненавистью и пристрастием, иначе говоря, не брошено под хвост кошке, созданию бесспорно весьма примечательному, то, как можно домыслить, сохранится надолго, причалит словно корабль-торговец или корабль-красавец в гавани далекого будущего. Коллега Писакли, на мой взгляд, кропает явно кошке под хвост, хотя писания его и сочинения чрезвычайно взыскательны. А вот Строчилли — само по себе его творчество превосходно, и узами брака он связан с изумительно красивой женщиной, и кушает отменно, и каждый день совершает чудесные прогулки, и квартира у него лежит в романтическом месте, — Строчилли пребывает в вопиющем заблуждении относительно кошкохвостизма собственных творений, ибо свято верит, что кошке нет до него дела. Кошка считает его своим, он же упорно думает, что она не видит в нем проку, а это отнюдь не отвечает действительности.

Я называю кошкою современность; что же до будущего, то я не разрешаю себе выискивать фамильярные прозвища.

Зачастую кошку понимают превратно, воротят от нее нос, а если и дают ей что-нибудь, то сопровождают этот поступок отнюдь не уместными раздумьями, так как высокомерно бросают: «Ну, это кошке под хвост», будто издревле не заведено, чтобы все люди работали на кошку.

Все, что создается, сперва получает она и с удовольствием угощается, и лишь то, что вопреки кошке продолжает жить и воздействовать, бессмертно.

Ожерелье

Некто пытался разобраться в книге, которая вышла, казалось, скорей из-под пера художника-графина, нежели писателя. Действие виделось этому читателю сплетением тончайших линий.

Один медлительный и робкий нравом господин, в самом что ни на есть стандартном, прямо-таки безликом костюме, почувствовал симпатию к женщине, которая едва ли не с детской наивностью призналась, что она — особа совершенно заурядная, жадно мечтающая обладать жемчужным ожерельем огромной ценности.

Безыскусной улыбкою она одарила невидного господина, который деликатно вложил ей в ладонь вожделенный предмет, и прошептала:

«Бывают же на свете очаровательные люди».

Сияя от удовольствия, она отправилась домой. В одну из тех трех-четырехкомнатных квартирок, с непременным зеркальным шкафом, каких в столице великое множество.