Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

Впереди еще было немало треволнений и скуки… Он писал сам и получал письма. Продолжал прилежно трудиться. Украшал стены своей скромной каморки своими картинами, пока не заглянул к нему капризный бог Успех, то есть некий господин, который сказал немало лестных и приятных слов о его искусстве, взял за руку и вывел в большой мир. Успех следовал за успехом, признание наслаивалось на признание. Все было как во сне или дурмане. Став в один прекрасный день любимцем публики, он получил многочисленные и лестные заказы, открывавшие совершенно новые пути его искусству. Трудности, встречавшиеся на его пути, он преодолевал с большим напором. Вскоре он оказался в ослепительном обществе, в котором отличался спокойными манерами, умом и тактом. Всякий, кто впервые видел его, сразу чувствовал, что вот перед ним человек, не раз обнаруживший свое добросердечие. Пережитые суровые испытания лучше всего украшают человека, они прекрасны при любых обстоятельствах. Где бы он ни появлялся, — всюду, благодаря своей любезности, он играл заметную роль. Ему открылся блеск и элегантная суета театра. Дело, пробудившее в душе его бодрые силы, делало его счастливым.

Прогулка

Однажды утром захотелось мне совершить прогулку. Я надел шляпу, выбежал из своего рабочего, или магического, кабинета и слетел вниз по лестнице, чтобы поскорей очутиться на улице. В подъезде я столкнулся с женщиной, которая походила на испанку, перуанку или креолку и выставляла напоказ эдакое увядшее величие.

Сколько помню, выйдя на просторную, светлую улицу, я пребывал в романтически-авантюрном настроении и оттого чувствовал себя счастливым. В свете утра мир, раскинувшийся передо мной, казался мне таким прекрасным, будто я вижу его впервые. Все, что я видел, радовало меня своей приветливостью, добротой и юной свежестью. Быстро забыл я о том, что только сейчас уныло сидел наверху у себя в комнате и корпел над чистым листом бумаги. Печаль, скорбь и всякие тяжелые мысли словно растаяли, хотя я еще живо чувствовал впереди и позади себя веяние чего-то сурового.

С радостной готовностью ждал я всего, что может попасться или встретиться мне на пути. Шаг мой был спокойным и размеренным. Идя своей дорогой, я, по моему разумению, имел вид человека довольно-таки гордого. Свои чувства я люблю от людей прятать, не впадая при этом в излишнюю суетливость, что считал бы ошибкой.

Не успел я пройти и двадцати шагов по широкой людной площади, как мне сразу же встретился профессор Майли, интеллект первого ранга.

Господин Майли шествовал как непререкаемый авторитет, сосредоточенно, торжественно и величаво. В руке он держал негнущуюся ученую палку, внушавшую мне страх, почтительность и благоговение. Нос у Майли острый и строгий, властный и твердый, будто ястребиный или орлиный клюв. Рот был плотно, юридически сжат. Поступь знаменитого ученого напоминала неумолимый закон. Из суровых глаз профессора Майли, скрытых под кустистыми бровями, на вас взирала всемирная история и отблески давно минувших героических деяний. Его шляпа выглядела как несвергаемый властитель. Однако в общем господин Майли держался вполне мягко, будто ему отнюдь не требовалось демонстрировать окружающим, сколь великий вес и могущество он воплощает. У меня были основания полагать, что люди, не встречающие вас сладкой улыбкой, все же могут быть честными и порядочными, поэтому профессор Майли, несмотря на всю свою неумолимость, казался мне симпатичным. Известно ведь, что на свете существует немало людей, прекрасно умеющих прикрывать свои бесчинства покоряюще-обходительными манерами.

Чувствую близость книжного магазина и книготорговца, а вскоре, как я примечаю и догадываюсь, золотыми буквами возвестит о себе булочная. Но прежде мне следовало бы упомянуть священника. С радостным выражением лица мимо гуляющего победно-велосипедно катит городской фармацевт, он же штабной или полковой врач. Не должен остаться незамеченным и некий скромный прохожий — разбогатевший старьевщик и тряпичник. Достойно внимания, как ребятишки — мальчишки и девчонки — вольно и бесшабашно резвятся под ласковым солнцем.

«Пусть их пока что резвятся на воле, ведь годы, к несчастью, довольно скоро охладят их и обуздают», — размышлял я.

У фонтана лакает воду собака, в голубом небе щебечут ласточки. Бросаются в глаза одна-две дамы в ошеломляюще коротких юбочках и поразительно высоких и узких, изящных, элегантных, мягких и разноцветных ботиночках, но они ничуть не более броски, чем все остальное. Потом я замечаю две летние соломенные шляпы. Вот какова история с мужскими соломенными шляпами: в прозрачном утреннем свете я вдруг вижу две восхитительные шляпы, осеняющие двух мужчин из самых что ни на есть порядочных. Уверенно, изящно, учтиво приподнимая эти шляпы, они, по-видимому, намереваются пожелать друг другу доброго утра, а это затея такого рода, что шляпы оказываются куда важнее, нежели их носители и владельцы. Однако хотелось бы покорнейше просить нашего автора слегка воздержаться от острот и прочих излишеств. Будем надеяться, что он это усвоил, раз и навсегда.