Читаем Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры полностью

С этими словами или после этих слов он обернулся к своим одевальным богатствам, то бишь платьевым излишкам и запасам, и стал поочередно извлекать из комода и шкафа, вручая мне, пиджак, брюки, рубашку, жилет, шляпу, белый стоячий воротничок, к которому полагался набор изумительных шейных платков, галстуков, бабочек; я был вынужден надеть все это и таким образом превратиться в совсем другого, совершенно нового человека. Когда же это быстрое и преобразующее превращение свершилось, мой учитель, друг и любезный покровитель воскликнул: «Совсем другое дело — вполне приличный вид! А теперь пойдемте прогуляемся».

И мы в прекрасном расположении духа отправились на улицу, на которой, пользуясь прелестной улыбчивой погодой, совершала моцион многочисленная публика. В новой экипировке я казался себе принцем, я хочу сказать — чувствовал себя как новорожденный. Правда, высокий элегантный воротничок несколько теснил и тер мою шею, но с такой не слишком обременительной жертвой в пользу правил приличия и требований хорошего тона я охотно мирился, легко отказываясь от мизерных благ личных удобств и уюта. То был первый крахмальный воротничок в моей жизни. А так как поведение мое незамедлительно и покорно подчинилось тем красивым вещам, кои я удостоился надеть на себя, то со всех сторон посыпались на меня неглумливые и почтительные огляды и взоры, что уж никак не могло испортить мне настроения. Конечно, издали, а то и вблизи мою соломенную шляпу, взывающую к памяти об увеселительных прогулках и отдыхе на лоне природы, можно было принять за головной убор крестьянина, рыскающего в поисках найма. Но Даутендей заверил, что это не должно меня беспокоить, ибо по мнению любого разумного человека именно эта деталь туалета украшает и выгодно оттеняет меня как ничто другое. Всякие опасения на сей счет лишены оснований, а сомнения настолько же неоправданны, насколько означенная шляпа прекрасно на мне сидит, ко всему подходит и со всем гармонирует.

Вскоре мы спустились в один из многочисленных в Вюрцбурге винных погребков, где отменно выпили и закусили. Хорошо было неспешно беседовать, сидя в темном и прохладном углу, где царили тишина и благоухания.

Восемь дней, не больше, но и не меньше, пробыл я под любезным покровительством моего друга в прекрасном городе Вюрцбурге, о котором вспоминаю с большим удовольствием. Жители Вюрцбурга показались мне людьми веселыми и в то же время прилежными, обходительными и вежливыми. Некоторые улицы просто великолепны, там и сям величавые виды, всюду оживленное движение, все утопает в дивных, прекрасно устроенных садах и парках, окутанных сетью завлекательных дорожек, по которым так хорошо бродить, где вольно дышится и легко думается под шепот листвы. Как-то мы с Даутендеем забрели в один загородный дом, живописно расположенный на покрытом виноградниками холме, где мне было дано узнать сердечных и образованных людей, сполна, от всей широкой души воспользовавшихся правами гостеприимства.

Среди прочего мы с ним посетили архиепископский дворец, где наряду со всевозможными прочими примечательными красотами могли насладиться созерцанием изумительных фресок Тьеполо.[12] Не спеша и со вниманием мы обошли все те удивительные залы, в которых некогда жили возлюбившие размах и роскошь владыки. Упоительная беззаботность трат соединялась здесь с отменнейшим вкусом, изящество — с неистощимым, на прихоти падким богатством. Сам дворец показался нам на удивление просторным, его необъятные размеры напоминали о поистине ужасающей, в сущности, неограниченности былой власти. Обширный, искусно разбитый придворный сад походил на сказку. Короли да князья умели производить королевское впечатление даже извне, а уж кому случалось ступить внутрь умопомрачающей роскоши, тот, ослепленный, раздавленный неслыханным великолепием власти, должен был сразу признать, сравнивая себя с их сиятельством, что он всего лишь бедный, слабый, безропотный подданный, обреченный самою судьбой на смиренное прозябание, на то, чтобы если не любить, то хотя бы покорно сносить жестокие обиды, лишения и унижения.

Восемь восхитительных летних дней миновали. Есть ли у меня еще деньги, осведомился Даутендей. «Нет», был мой ответ. Так он и думал, заметил Даутендей, понимающе улыбаясь, и дал мне толику от своих на расходы. У него и самого было немного. С финансами у художников дело обстоит, как правило, не очень благополучно; сие прискорбное обстоятельство не мешает им, однако, легко, не задумываясь, по-братски делиться последним. Зато и берут они также без стеснения.

Перейти на страницу:

Похожие книги