Поморы

Тихону пришлось опять рассказывать о себе. Выслушав его, Вавила заговорил:

— Ишь ты, вот какие дела-то. А я, значит, попал сюда в сорок первом на оборонные работы. А потом в армию призвали. Служу в интендантстве, грузчиком на автомашине. Из порта возим на склады всякую всячину… Вас вот с трудом великим разыскал. Дай, думаю, навещу земляков.

— Давайте чай пить, — сказал Котцов и взялся было за чайник, но Дорофей остановил его жестом и достал из вещмешка алюминиевую фляжку.

— Со встречей не грех и по чарке. Нам грузиться утром. Так что можно…

Разлили спирт по кружкам. Вавила спросил:

— А где же Офоня, мой старый приятель?

— Про него-то и забыли, о, мать честная! — сказал Дорофей. — Андрей, позови!

Офоня Патокин не заставил себя ждать. Увидев бывшего своего хозяина, он немало подивился и еще больше удивился появлению Тихона.

— Все в моторе копаешься? — спросил Вавила.

— Копаюсь, — Офоня улыбнулся, глаза сузились в щелки.

— А Родька где? — спросил Вавила.

Тихон рассказал про брата, про то, как погиб Хват. Мужики загрустили. Долго молчали.

— Многие погибли, — сказал Дорофей. — Из Унды человек сорок немцы отправили на тот свет… Да еще сколько пропало без вести!

— И у меня, братцы, горе, — вдруг сказал Вавила, опустив голову. — Недавно получил похоронную… Сын мой, Веня… погиб. Плавал он перед войной на траулере Бриллиант… А как война началась, судно это переделали в сторожевик. И в мае, в середине мая… стояли они в Иоканге… Налетели немцы бомбить. Бомба угодила в корабль, и он затонул «Через четыре месяца водолазы ЭПРОНа (Экспедиция подводнных работ особого назначения) подняли корабль со дна, и он снова занял место в боевом строю. В сентябре 1944 г, в одном из конвоев в Карском море Бриллиант был торпедирован и опять потоплен» Часть моряков спаслась, а часть погибла… И мой Веня тоже! Горе у меня, земляки, горе!..

Все сочувственно опустили головы.

Вавила утер слезы, расстегнув ватник, снял с брючного ремня фляжку, достал из кармана плоскую банку консервов и положил на стол.

— Помянем, братцы, моего сынка… Большую я имел на него надежду. Хороший был. Моряк! Благодарности от тралфлота имел, боцманом назначили и вот… — Вавила развел руками в отчаянии и обвел всех затуманенным взглядом. — Не знаю, как теперь Мелаше писать. Убьет ее такая весть… Давно бы надо сообщить, да все не решаюсь…

— За светлую память Венедикта, — сказал Офоня, взяв кружку. — И Гришу Хвата помянем, и всех других…

Взгрустнули земляки. Вспомнили родных и знакомых, тех, кто жив и кого уж нет.

Тихон пил мало — не хотелось. Он сидел совсем трезвый и внимательно слушал. Все-таки счастье — встретиться вот так, вместе, в это трудное время.

Команда бота вышла на палубу проводить гостей. Тихон попрощался и ушел.

После срочного ремонта Большевик опять вышел в очередной рейс к берегам Исландии.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Тихон Сафоныч, по его собственному выражению, в эти дни кроил с бабами шубу из овечьего хвостика. Он так и заявил утром жене, которая, шуруя в печке кочергой, осведомилась, куда же в такую рань отправляется ее заботушка: Иду кроить шубенку из овечьего хвоста. Жена поставила кочергу, повернула к нему румяное от жара лицо и сказала не то с похвалой, не то с укоризной:

— Ох и— тороват ты у меня, муженек! Научи-ка и свою женку так кроить.

— Пойдем, так научишься.

— Пошла бы, да пироги пригорят в печи.

Тихон Сафоныч усмехнулся: о каких пирогах может идти речь, когда и хлеба не досыта? Ели с оглядкой, экономя пайковый рыбкооповский хлебушек, тяжелый, словно камень, с добавкой отрубей, мякины и еще бог знает чего…

Панькин обмотал шею шарфом домашней вязки, нахлобучил шапку и взялся за скобу. Постоял, — не очень хотелось выходить на каленый мороз из теплой избы. Жена опять за свои шуточки:

— Чтой-то в последнее время ты стал ниже ростом. Стоптался?

— А кто его знает. Дело к старости.

— Ну, ты еще не старый. Бабы заглядываются, те, которых приласкать по военной поре некому. Только я тебя никому не отдам.

— Не время сейчас заглядываться. Ну, я пошел.

Стужей сразу обожгло лицо. На улице было пусто. У магазина стекла в инее от подоконника до верху. Покупателей там, видимо, не много, да и торговать, по правде сказать, нечем. Война смела все товары с полок, и теперь они блистали чистотой. Уборщица аккуратно вытирала их каждый день, и наводить чистоту ей не мешали никакие предметы.