Помор

Так, в приятных и познавательных разговорах, они доехали до универмага «Хогвоут», здоровенного пятиэтажного здания из чугуна и камня. Отпустив извозчика, друзья огляделись и сразу заметили всадника в широкополой шляпе, в джинсах и выгоревшей красной рубашке, с чёрно-белой жилеткой из коровьей кожи. Вытащив одну ногу из стремени, он перекинул её через луку седла и дивился огромным витринам магазина.

— Во понастроили! — весело обратился он к Чуге и Туренину. — Не то что у нас… Восток, одно слово!

Из нагрудного кармана рубашки у него свисали верёвочки кисета. Скрутив цигарку, всадник чиркнул спичкой о джинсы и закурил.

— А здесь чего, вообще? — кивнул он на универмаг.

— Магазин, — ответил Фёдор.

— Во! — удивился конник.

— Откуда, ковбой? — поинтересовался Павел.

— Из Техасу мы, — живо ответил всадник. — Я — Ларедо Шейн, а он, — ковбой похлопал гнедого по шее, — Принц!

Конь мотнул головой, словно подтверждая: да, я королевской крови.

— Сам-то я, как с гор спустился, так на Запад и подался, — охотливо продолжал Ларедо. — Всю жизнь, считай, коровам хвосты крутил. Вот и надумал глянуть, как оно тут, на Востоке, в Нью-Йорке ихнем.

— И как тебе град сей? — тонко улыбнулся князь.

— Уж шибко большой! — признался ковбой. — Я в каньонах не блуждал никогда и в пустыне дорогу сыщу — пройду как по ниточке, от источника к источнику, а здесь потерялся!

— Кричи: «Ау!» — рассмеялся Туренин.

Ларедо ухмыльнулся, и белые, незагорелые чёрточки у его глаз ужались в морщинки.

— Бывай! — сказал Чуга.

За дверями «Хогвоута» было людно, но друзья первым делом вошли в кабину лифта — опробовать любопытное изобретение. Лифт загудел и тронулся. До пятого этажа он поднимался минуту.

— Здорово! — хмыкнул Фёдор. — Ежели наперегонки — запыхаешься, пока добежишь. А тут стой себе да в зеркало глядись!

— Здорово, — согласился князь. — Ну пошли мерить!

Оба решили себе голову не морочить зря — каждый купил по чёрному сюртуку в рубчик, брюки из дангери[40] того же цвета, входившего в моду, да по паре ботинок. Чуге было непривычно носки натягивать заместо портянок, но делать нечего — обвыкай, пилигрим![41]

Белая рубашка приятно облегала тело, а вот узкий галстук-шнурок был, на взгляд Фёдора, лишним.

— Осталось купить шляпы, — сказал Туренин.

Чуга подумал, припомнил Бойда — тот с утра первым делом надевал шляпу, а уже потом штаны — и согласился. Но когда Павел подвёл его к прилавку, и услужливый продавец выложил стетсоновскую модель «Хозяин равнин»,[42] помор заворчал:

— Десять долларов за шляпу? Куда это годится?

— Друг мой, — покачал головой князь, — не стоит гоняться за дешевизной — это самая низкая цена, и шляпа того стоит. Солнце на Западе печёт так, что не обрадуешься!

— Чистейший фетр! — заверил Чугу продавец. — На него пошёл мех бобра, а потому шляпа не пропускает воду. Из неё можно поить коня!

— Давайте, — вздохнул Фёдор.

Обрядившись, они вышли на Бродвей, похожие как бобы в стручке, только помор нёс в руке свой вещевой мешок, а руку князя оттягивал саквояж.

На улице друзья встретили давешнего ковбоя. Вот только Ларедо уже не верхом сидел, а плёлся на своих двоих, звякая шпорами и перекашиваясь под весом тяжёлого седла.

— А Принц где? — удивился Чуга.

— Проиграл, — мрачно сообщил техасец.

— Так лучше бы седло на кон ставить, — сказал Туренин.

— Ага, ещё чего, — по-прежнему мрачно проговорил Ларедо. — Коняка-то мне в десятку обошёлся, а за седло я все двадцать выложил! Пойду, — вздохнул он, — отыграюсь, может…

— Удачи! — пожелал ему князь.

На Пятую авеню их доставила конка. В отличие от омнибуса, конка ехала по рельсам, оттого не чувствовалось тряски. Ещё б диванчики мягкие — и хоть спи.

Дом, принадлежащий Селертону Уортхоллу, дедушке мисс Дитишэм, отыскался в промежутке между Тридцатой и Сорок шестой стрит. Это был солидный особняк из камня коричневого оттенка, возле которого скучала парочка неприметных личностей в сером. Дом был выдержан в стиле 30-х годов — повсюду ковры, панели красного и палисандрового дерева, камины с полукруглыми арками под полками из чёрного мрамора, везде картины Хантингтона, Вербекховена, Кабанеля,[43] помпезная мебель буль, ажурная чиппендейл, простоватая истлейк.[44]

Ливрейные лакеи с поклоном приняли шляпы Чуги и Туренина и торжественно сложили в холле их ручную кладь.

— Теодор!

С радостным криком по лестнице сбежала Марион. Она была неотразима в чёрном бархатном платье с венецианскими кружевами.

Застеснявшись своего порыва, девушка остановилась в двух шагах от друзей, стараясь придать лицу чопорное выражение, но природная живость взяла своё — барышня рассмеялась и бросилась тормошить обоих.

— Вас не узнать! — тараторила она. — Выглядите как денди с Олд-Бонд-стрит![45] Пойдёмте, пойдёмте, вы поспели как раз к обеду!

— Так вроде ужинать пора, — подивился Фёдор.

— А здесь так принято! — прозвенел девичий голосок.

Посмеиваясь, Чуга направился следом за Марион. Павел ступал рядом, придав лицу скучающее выражение: дескать, и не такое видали.