Помнишь ли ты…

На прикроватном столике громко тикал старый будильник, убаюкивая Коула, напоминая ему, что время идет, что утро вечера мудренее, — в общем, все как всегда.

Немного погодя Коул перевернулся на живот, и простыня волшебным образом приподнялась, укрывая его обнаженные плечи, — так происходило каждый раз, стоило Коулу повернуться.

Стоя у кровати, Кэлвин Даунинг смотрел сверху вниз на спящего племянника, хмурясь при виде глубоких морщин, прорезавшихся под глазами Коула и в уголках рта. Кэл беседовал со спящим еле слышным, как шорох штор, шепотом, его слова успокаивали, прогоняя тревожные мысли, — как всегда, когда он приходил проведать племянника перед сном и чувствовал необходимость высказать ему, спящему, то, что не решался произнести днем.

— Ты уже добился всего, о чем может мечтать большинство мужчин, — шептал Кэл. — Ты уже доказал — тебе удастся все, за что ни возьмешься. Тебе больше незачем переутомляться, Коул.

Спящий пошевелился и повернул голову, но дыхание у него осталось глубоким и ровным.

— Утром ты поймешь, что все не так уж плохо, — мягко пообещал Кэлвин, как делал всегда, когда Коул оставался у него на ночь. — Я люблю тебя, сынок.

Глава 17

Движение на шоссе, соединяющем хьюстонский международный аэропорт и деловую часть города, было слишком оживленным для раннего субботнего вечера, но шофер умело маневрировал длинным черным «мерседесом», переводя его с полосы на полосу в грациозном и смелом танце скорости и силы.

Не задумываясь о манипуляциях шофера, Коул на заднем сиденье просматривал многостраничный и подробный анализ проблем, связанных с участием «Объединенных предприятий» вместе с другими американскими и русскими корпорациями в проекте, целью которого было провести газопровод через Черное море. Коул не поднимал головы, пока машина не остановилась под зеленым навесом у входа в отель «Гранд-Балморал» и швейцар в униформе не появился за окном. Коул нехотя сунул отчет в кейс и вышел.

Путеводитель Конде называл пятнадцатиэтажный «Гранд-Балморал» выдающимся образцом неброской, старомодной и при этом неоспоримой роскоши в сочетании с безукоризненным сервисом, но пока Коул шагал через круглый вестибюль с темно-зеленым мраморным полом и взмывающими ввысь греческими колоннами, его мысли занимали русские железные дороги и русские зимы, а не сверкающие хрустальные люстры или великолепные диваны с позолоченной отделкой и обивкой цвета слоновой кости, так и манившие присесть.

Справа высилась огромная лестница, поднимавшаяся до большой круглой площадки, с которой открывался вид на вестибюль. В ходе приготовлений к балу Белой Орхидеи, темой которого на сей раз служил «Камелот», эта площадка была превращена в мифический лес стараниями рабочих, которые суетились, обвивая гирляндами крохотных белых лампочек и осыпая искусственным снегом деревья в натуральную величину — на первый взгляд их здесь было несколько сотен. Отвлеченный суматохой от размышлений, Коул нахмурился, взглянул на виновников своей рассеянности и направился к изогнутому столу регистрации розового дерева.

Управляющий отеля заметил Коула и поспешил спуститься по лестнице, чтобы приветствовать его лично, а затем настойчиво вызвался сопровождать в номер-люкс, едва регистрация была завершена.

— Если мы в состоянии сделать ваше пребывание у нас более приятным — что бы для этого ни потребовалось, — будьте любезны известить меня, мистер Гаррисон, — заключил управляющий и поклонился, отступая к двери.

— Непременно, — безразличным тоном отозвался Коул, которого не впечатлили ни особое отношение управляющего, ни великолепный пятикомнатный номер с лиловато-золотистой мебелью в стиле Луи XV и захватывающим видом из окон. Коул провел добрую часть жизни в деловых поездках, останавливался в роскошных отелях всего мира, по прошествии десятилетия привык ожидать самого лучшего приема и воспринимал его как само собой разумеющееся.

Отклонив предложение управляющего прислать горничную, чтобы та распаковала багаж, Коул дал на чай коридорному, затем снял пиджак и галстук, расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки и направился к бару в гостиной, где приготовил себе джин с тоником. Поглощенный своими мыслями, Коул взял стакан и прошел мимо камина к двойной двери на балкон. Снаружи было не так уж жарко, и влажность, которая летом превращала Хьюстон в пекло, отсутствовала, и потому Коул с удовольствием стоял у перил, глядя на город, который он привык считать родным еще со времен учебы в колледже. За годы пути к вершине он несколько раз бывал в Хьюстоне по делам, но никогда не оставался здесь на ночь и, возможно, именно поэтому внезапно удивился тому, как отличался его отъезд из города четырнадцать лет назад от сегодняшнего триумфального «возвращения домой».