Помни Рубена

— А я все спрашиваю себя, — мрачно заявил Абена, — я все спрашиваю, и, может, я прав: стоит ли так усердствовать, чтобы заполучить жен>? Не лучше ли приложить все старания, чтобы раздобыть винтовку? Если бы вы не тратили столько времени на поиски жен, а раздобывали бы лучше винтовки, то вождя, навязанного вам силой, наверняка уже давно бы не было там, наверху, в его логове. Все для женщины, ничего для винтовки! Ах, почтеннейший и благороднейший старец! И вы еще называете такую чушь мудростью! Нет, почтеннейший, я от своего не отступлюсь. Вождь, человек, который в одиночку заправляет всем, попирая обычаи предков, — это сущее несчастье! Что же сказать о вожде, которого нам навязали, об этом орангутанге, поселившемся в ближайшем лесу? Сначала о нем говорят как о покладистом соседе, который не только никому не причиняет зла, но в избытке одаряет всех бальзамом своей дружбы, справедливостью своего правосудия. Но время идет — и вот незваный гость сбрасывает маску, набирается уверенности, наглеет. Он жиреет, питаясь не столько плодами нашего труда, сколько нашими раздорами: ведь они ему слаще меда. Земля, на которой он обосновался, становится его собственностью, его бесспорным владением; никто уже не смеет гулять по этим угодьям, которые день ото дня все ширятся и ширятся. Потом у него появляются отпрыски, они растут и множатся, подобно ветвям баобаба, которому по оплошности позволили укорениться посреди дома. Не успеешь оглянуться — крыша уже рухнула, стены дали трещины. Сама того не замечая, община разваливается, обращается в груду обломков, которую топчут и в конце концов стирают в пыль завоеватели. Орангутанг победил, чудовище все пожрало! Вот что такое ваш вождь, о почтеннейший старец! Как же вы, наши отцы, согласились жить рядом с орангутангом? Ведь наша община давно уже задыхается от зловония, источаемого чудовищем, теперь это всего-навсего медленно разлагающийся труп. Мы прогнили до костей, мы сами себе противны, как противна прокаженному его гноящаяся плоть. Так суди же сам, о мудрейший старец, чего стоит женщина по сравнению с винтовкой!

Никогда еще Абена не произносил единым духом такой длинной речи. Но все же оба юноши последовали наставлениям доброго старца и добились того, что старейшины племени, собравшись на совет в конце сезона, единодушно поддержали Мор-Замбу и решили оказать на Ангамбу необходимое давление, с тем чтобы он дал согласие на брак своей дочери. Однако в разгар одного бурного сборища Ангамба не пожелал отступиться и по своему обыкновению выпросил у старейшин еще одну отсрочку, которую употребил на то, чтобы в свою очередь подольститься к совету и подмаслить его подарками и посулами, так что во время следующего собрания, созванного специально по этому поводу, наш совет, этот оплот честности и твердыня неподкупности, не осмелился сказать ни «да», ни «нет». Весы правосудия склонялись то в одну, то в другую сторону, и всякий раз, когда членов совета припирали к стенке, тем удавалось выпутаться, сохраняя видимость беспристрастия.

Постепенно стало ясно, что нашим мудрецам, которых наперебой ублажали обе стороны, пришлось по вкусу такое обхождение, и, отнюдь не желая лишиться источника подобных благодеяний, они старались оттягивать свое решение до бесконечности. Однако оба враждебных лагеря тут же раскусили эту хитрую стратегию и, не сговариваясь, поубавили свой воинственный пыл, а заодно свою щедрость. Мало-помалу эта история перестала волновать экумдумцев, и они забыли о ней, хотя она продолжала висеть в воздухе, словно грозовая туча, прогромыхавшая прямо над головой и теперь медленно затихавшая в отдалении.

Ангамба решил воспользоваться этим неожиданным затишьем, чтобы осуществить замысел, который давно уже смутно брезжил в его мозгу, а сейчас внезапно озарил его, как вспышка молнии. Тайком ото всех, в одиночку, он на много недель оставил дом и отправился в долгий путь, чтобы повидать человека, пользовавшегося всеобщим уважением благодаря своему почтенному возрасту, доброй славе и влиянию, которое обеспечивали ему его огромные богатства. Ангамба был связан с ним давней дружбой, чем-то вроде сообщничества двух старых преступников, а помимо того — долгом, который, по мнению одних экумдумцев, вообще не поддавался исчислению, а по подсчетам других равнялся многим десяткам голов скота. Ангамба влез в долги в один из решающих моментов своей жизни, когда ему, совсем еще молодому человеку, на чьем попечении оказалась осиротевшая двоюродная сестра, почти ребенок, которой он заменил отца, вздумалось выдать ее за человека, считавшегося отпрыском благороднейшей семьи, но принадлежавшего к одному из дальних племен и в силу обоих этих обстоятельств по тогдашним понятиям почти недосягаемого.