Помни обо мне

- Вот и нашел!

Она обхватила ветви, прижалась лицом к цветам. Юра хотел запомнить ее такой навсегда. Светлая, синеглазая, чистая, она действительно казалась каким-то существом не от мира сего.

- До чего красиво, - прошептала она. - Умереть можно среди цветов...

Юре стало страшно, точно она вправду могла умереть среди этих цветов, такой хрупкой и нежной казалась она в розовой пене жимолости.

Он подошел к ней и, повинуясь безотчетному порыву, осторожно потянул через голову с тоненькой и такой беспомощной шеи шнурок с крестом.

- Зачем? - испуганно спросила Таня.

Он неуверенно подержал в руках шнурок с медным крестиком и повесил на ближнюю ветку.

- А ты знаешь, - сказал он, - что получится из этих цветов к осени?

- Что? - беспечно спросила Таня.

- Волчьи ягоды, - задумчиво сказал Юра. - Эти розовые цветочки превратятся в ядовитые волчьи ягоды.

Этот нежданный-негаданный телефонный звонок раздался в конце июня.

- Юра?!

- Хочу зайти к вам.

Кого угодно мог я ждать в тот день, но только не Юру. Да еще вместе с Таней!

Юра загорел, похудел, как будто даже немножко вытянулся, но, в общем, это был все тот же Юра. Гораздо больше меня интересовала его спутница.

Она подошла ко мне, как к старому знакомому, и первая протянула руку:

- Здравствуйте. Юра рассказывал мне о вас, а вам обо мне, вероятно, еще больше.

Юра принялся рассказывать о злоключениях Тани на Урале...

А она - улыбалась!..

- Ну, как? - поинтересовался я. - С богом покончено?

Таня помедлила.

- Не знаю, - нерешительно протянула она.

И я тут же увидел, как в глазах Юры мелькнула тень тревоги...

Они ушли, а мне почему-то вспомнился рассказ Юры о том, как он бродил с Таней по Тавде. Нет, не похожа она на Варфоломея, она существует сама по себе. Будь я художником, я бы нарисовал ее в зарослях цветущей жимолости...

И опять я подумал: "Что же все-таки толкнуло эту девочку к богу?.."

Сходила в церковь, познакомилась со священником, поиграла в богоискательство и... испугалась возмездия. Плохо было Тане? Конечно, плохо. А гордость не позволяет сказать об этом открыто...

За стеклами шкафов поблескивают корешки книг.

Малейшая вина виновата! "Бери в руки розги и секи. Секи шибче, секи, не смущаясь! Смело пиши всякое лыко в строку..."

Это иронизирует Щедрин.

А вот Достоевский: "Есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силою... Вспомните басню - ведь не дождем, не ветром сдернуло плащ с путника, а солнцем..."

Доброты у нас подчас мало, доброжелательности друг к другу. Вот о чем нам надо подумать!

В данном случае никому другому, как Юре, и не дано спасти Таню.

Если он сумеет не напоминать, если сумеет забыть то, что произошло. Тогда и Таня сумеет забыть...

"Вот едет сейчас Юра в метро, - продолжал размышлять я. - В пестрой рубашке, в модных брючках, в узконосых ботиночках. Чистой воды стиляга! Какая-нибудь девица заглядится на него: с таким парнем можно и потанцевать, и посидеть в ресторане. Кто-нибудь из пассажиров постарше пренебрежительно скосит глаза и подумает, что перед ним "продукт времени". Но никто не подумает, что Юра взаправдашний рыцарь, что он действительно продукт времени - продукт нашего времени, революционного, героического, романтического..."

На следующий день он не утерпел, забежал ко мне один.

- Ваше впечатление? - спросил он. - Как Таня?

- Юра, вы уверены, что ничто уже не повторится?

- Не знаю, но все-таки есть для нее нечто, что сильнее всякого бога, раздумчиво сказал Юра. - Мы пришли к ней вчера домой, мамы ее еще не было. Таня посмотрела на меня, чуть улыбнулась и взяла со стола книгу. Раскрыла и показала свай комсомольский билет. Ей предстоит еще много неприятных объяснений, неизвестно, оставят ли ее в комсомоле, но билет свой она сохранила.

- А вы не боитесь, что достаточно ее ранить - и она снова...

- И это я понимаю, - согласился он. - Но я бы не простил себе, если бы оставил ее в беде.

- А вы действительно готовы связать с нею свою жизнь?

- Не знаю, - еще задумчивее сказал Юра и порозовел, как и тогда, когда впервые рассказывал мне о Тане. - Ничего я еще не знаю.

А я... я посмотрел еще раз на Юру и пожалел о том, что не у всех есть такие друзья.

1966