Помни мой голос

Флоренс, выросшая в Англии, не забывала о традициях и в пять часов пополудни баловала себя классическим «Эрл Греем», бутербродами с яйцом и шнитт-луком, кусочком пирога или тостом с маслом и густой австралийской пастой «Веджимайт». О фигуре Флоренс не заботилась. Тоненькая девушка с осиной талией и длинными стройными ногами давно канула в прошлое, а ее место заняла моложавая женщина с озорными морщинками, прячущимися в уголках губ и глаз, и светлым лицом, которое не смогли испортить ни безжалостное солнце Австралии, ни солнце Индии – страны, где Флоренс провела детство. Флоренс никогда не поддавалась высокомерию, даже в юности, когда на нее откровенно заглядывались. Особое восхищение вызывали ее длинные мягкие волосы – настоящая густая грива. Она собирала их в небрежный пучок, и непослушные светлые локоны каскадом струились по шее и вискам. Со временем волосы потемнели, а затем начали седеть, и теперь по всей голове Флоренс тянулась широкая серебристая полоса, за которую внуки окрестили Флоренс «барсуком». Вряд ли кому-нибудь из женщин польстило бы сравнение с барсуком, но Флоренс пришла от этого прозвища в восторг.

– С удовольствием! – отозвалась она, смахивая тыльной стороной ладони пот с бровей.

Солнце пекло невыносимо, и Флоренс с радостью отдохнула бы в тени. Сняв садовые перчатки, она быстро перешагнула через низенький заборчик, ограждавший клумбу. Дремавший под грушевым деревом Баз сел и выжидательно склонил морду.

– Вот уж не думала, что сад когда-нибудь так пышно расцветет. Я словно переместилась в Англию, – воскликнула Флоренс и широко улыбнулась. – Такое ощущение, что дождь идет не переставая. А взгляни на милых пчелок! Они пьяны от нектара. Пьют совсем как дядюшка Реймонд. Вот уж кто любил заглянуть в паб. Ни одной возможности не упускал.

Мэри-Элис расхохоталась. Ее мать любила поговорить о прошлом, и годы, проведенные в Англии, были самыми дорогими ее сердцу воспоминаниями. Мэри-Элис ушла в дом вскипятить чайник. Возможно, в такую жару холодный лимонад освежил бы намного лучше, однако мама была непреклонна: только чай и только с молоком, по-английски. Мэри-Элис закинула пару чайных пакетиков в заварочный чайник и достала из холодильника бисквитный пирог. Когда она снова появилась на веранде, Флоренс сидела в кресле-качалке, а рядом, положив голову ей на колени, пристроился Баз. Флоренс обмахивалась журналом и напевала старинную, неизвестную Мэри-Элис песенку.

– Знаешь, когда я была маленькой и жила в Фолкстоне, дядюшка Реймонд каждое Рождество водил нас в театр, – блаженно улыбнулась Флоренс и рассеянно потрепала База по макушке. – Семейная традиция, ничего не попишешь. Но как мы ждали этого дня. Просто изнывали от нетерпения. Я с ума сходила от «Питера Пэна». Мне жутко повезло, я видела в роли Питера саму Джин Форбс-Робинсон! «Если верите в фей, хлопните в ладоши!» И мы хлопали, не жалея сил, и Динь-Динь оживала. Ах, это было чудесно.

Мэри-Элис разлила чай по кружкам и протянула матери блюдце с куском пирога. Баз приподнял голову и заинтересованно принюхался. Флоренс поставила блюдце на журнальный столик.

– Жаль, я не помню, как праздновали Рождество в Англии, – вздохнула Мэри-Элис. – Огонь в камине, мороз. Снег и сани Санта-Клауса. Красота…

– Да, Рождество в жару – это не то. Рождество должно хрустеть, обдавать холодом и сверкать, как рождественская открытка. Сколько тебе было, когда мы сюда переехали? Четыре года?

– Три, – поправила Мэри-Элис и пожала плечами. – Ну да ладно. Чего не помнишь, о том не сожалеешь. В австралийском Рождестве тоже есть своя прелесть.

Флоренс отодвинула блюдце с угощением подальше от База и уронила в чашку с чаем кусочек сахара.

– На Рождество мы уезжали к бабушке с дедушкой. Я обожала гостить у них. Ты ведь знаешь, что мой папа скончался почти сразу после того, как мы покинули Индию и возвратились в Англию. Поэтому мама, Уинифред и я отправлялись на рождественские каникулы в Корнуолл, к маминым родителям. Они владели огромным великолепным поместьем под названием «Мореходы» и собственным пляжем в заливе Гулливера. Очень сомневаюсь, что пляж до сих пор в частной собственности, но в то время он безраздельно принадлежал нам. От дома к морскому гроту на берегу вел подземный тоннель. В эпоху Наполеоновских войн контрабандисты использовали грот для своих махинаций: переправляли спрятанные там тюки с шерстью на рыбачьи лодки, ждавшие в заливе, и меняли их на коньяк и кружева. О, это было волшебное место.

– Потрясающее, – поддакнула Мэри-Элис, слышавшая эти истории сотни раз.