И все-таки, хоть Мэри находила десяток причин, почему должна радоваться тому, что ее дочь умерла на корабле, ее сердце разрывалось на части. Все, что Мэри делала, было ради дочери. Шарлотта наполняла ее жизнь смыслом, и без нее осталась пустота.
Тело Шарлотты было предано морской пучине в тот же день, и почти весь экипаж, пассажиры и заключенные присутствовали при этом.
Было воскресенье, шел дождь, и Мэри стояла с непокрытой головой и с каменным лицом слушала, как капитан Паркер читал молитвы. Она сама зашила тело Шарлотты в кусок мешковины и выплакала над ней последние слезы. Сейчас в душе у Мэри было пусто, и она не могла понять, почему ее собственное сердце так упорно продолжает биться.
Даже когда этот маленький сверток скользнул за борт, Мэри не заплакала, не повернулась к Джеймсу или Сэму, ища утешения. Она думала о том, что хотела бы последовать за дочерью в морскую могилу. Но Мэри знала, что, если попробует броситься туда, кто-нибудь остановит ее, и от этого ей только станет еще тяжелее.
Агнес Типпет, жена одного из пехотинцев, смотрела, как Мэри уходит после службы, и повернулась к женщинам, стоявшим рядом.
— Ей совершенно все равно, — сказала Агнес возмущенно. — Ни одной слезинки! Я никогда не видела, чтобы ребенка хоронили с таким каменным лицом.
Ваткин Тенч услышал замечание Агнес.
— Замолчите вы, глупая женщина, — оборвал он ее оскорбленно. — Вы ни малейшего понятия не имеете о том, через что она прошла и что у нее на душе. Радуйтесь, что ваши дети здоровы, и не судите других.
Когда Тенч отошел, он услышал, как женщины перешептываются между собой, и с трудом сдержал слезы грусти и разочарования.
Он очень хорошо знал Мэри. Она не станет никому навязывать свое горе, и тем более ему. Тенч видел страдание на лицах Джеймса, Сэма, Ната и Билла и знал, что они пришли не только из-за маленькой девочки, которую полюбили и считали чуть ли не своим ребенком, но и из-за ее матери. Мэри спасла им жизнь, она была другом, сестрой и матерью каждому из них, и все они знали, что эта трагедия окончательно подорвала ее дух.
Год назад в Сиднее их побег стал огромным шоком для Тенча. Он считал, что знает Мэри и Уилла достаточно хорошо, чтобы догадаться, что они замышляют нечто подобное, но при этом у него не было ни малейших подозрений.
Тенч не очень полагался на то, что они доберутся до Голландской Вест-Индии, потому что по всем расчетам это было долгое и опасное плавание. И все же он понимал, почему они попытали предпринять его, и восхищался их храбростью.
Ему так не хватало Мэри. Не проходило ни дня, чтобы он не думал о ней. Тенч молился о ее безопасности и в глубине души верил, что она обязательно выживет, потому что знал, что почувствовал бы, если бы она умерла.
Даже когда Тенч собирал свои вещи перед отъездом из Сиднея, Мэри все еще занимала его мысли. Он вспоминал ее маленькое живое лицо, вспоминал, как загорались ее глаза, когда он заходил к ней в хижину. Он хорошо помнил ее стройные, красивой формы ноги, когда она задирала платье и брела по мелководью, чтобы помочь с неводом, и как ее темные кудри падали на лицо, когда она стирала белье. И все же больше всего он скучал по ее любознательному уму, сдержанному остроумию и стойкости.
Даже если бы Тенч знал, что она выжила, он никогда бы не подумал, что может снова встретиться с ней. Когда капитан Паркер сказал ему в Кейптауне, что они будут везти беглецов из Порт-Джексона обратно в Англию на суд, Тенч был крайне изумлен и почти не верил в это.
Ему казалось, что судьба постоянно сводит его с Мэри, что Господь в своей бесконечной мудрости всегда предназначал их друг для друга. Тенч укрепился в своем мнении, когда поговорил с выжившими мужчинами и узнал о плавании и о том, как Уилл и Эммануэль умерли в Батавии. Он, конечно, был расстроен оттого, что Мэри потеряла своего мужа и маленького сына, но соглашался с каторжниками, что Уилл предал их всех, и к тому же он не знал Эммануэля так хорошо, как он знал Шарлотту.
Потом на борт взошла Мэри, такая слабая, что она проста свалилась от истощения, и милая маленькая Шарлотта, девочка, которую многие считали ребенком Тенча, была смертельно больна. В данных обстоятельствах неуместно говорить Мэри о том, что у него на сердце. Все, что он мог делать, — это заботиться, чтобы у нее и Шарлотты имелось все необходимое для выздоровления, и находиться рядом, когда Мэри нуждалась в поддержке.
А сейчас, после смерти Шарлотты, было еще более неуместно говорить Мэри о своих чувствах. Она пережила плавучую тюрьму, долгое плавание до Нового Южного Уэльса и четыре года угрозы голодной смерти в колонии для преступников. У нее хватило дерзости на то, чтобы придумать фантастический план побега, и исключительно благодаря ее силе воли беглецы достигли намеченного места. Потом ее предал собственный муж, и она снова стала заключенной, ожидавшей повешения в Англии.