Помни меня

— Правда, он самый красивый на свете? — спросил Уилл, держа Шарлотту у себя на коленях. — Я никогда не видел более крепкого малыша.

Тенч рассмеялся и наклонился, чтобы погладить ребенка по голове.

— Он весь в тебя, Уилл. Такие же светлые волосы и крепкое тело. Имей в виду, ты должен хорошо о нем заботиться.

— И обо мне тоже! — воскликнула Шарлотта возмущенно.

Они рассмеялись, потому что девочка сегодня явно вбила себе в голову, что на ее место посягают.

— Я всегда буду заботиться о тебе, — пообещал Уилл, подхватывая ее на руки и подбрасывая в воздух. — Ты моя маленькая принцесса!

— Не слишком обращай внимание на слухи, что Уилл собирался тебя бросить, когда закончится его срок, — сказал Тенч Мэри чуть позже, когда Уилл ушел хвастать друзьям, что у него родился сын. — Я не верю, что у него достанет смелости вообще когда-нибудь тебя бросить.

Мэри не удивляло, что до Тенча дошли эти слухи. Люди здесь не останавливались ни перед чем, передавая информацию. Она подумала: интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что ребенок был ее тайным планом, чтобы удержать Уилла?

— Я не слушаю, что говорят люди, — ответила она твердо. Мэри чувствовала себя сегодня такой счастливой, что все остальное не имело значения.

— Ты можешь попросить себе землю, когда Уилл будет свободен, — сказал Тенч.

— Что мы будем делать с этой землей? — спросила Мэри с улыбкой. — Мы не фермеры. Уилл счастлив только тогда, когда рыбачит.

— Тогда он сможет построить себе лодку и начать свою собственную ловлю. Может быть, вы откроете первую рыбную лавку в Новом Южном Уэльсе!

— Может быть, — ответила она. Ей хотелось бы верить, как верил Тенч, что однажды здесь будет настоящий город. Он, похоже, думал, что, когда проблемы уладятся, страна привлечет новых поселенцев для фермерства и торговли, как это произошло в Америке. — И может быть, завтра приплывет корабль с животными, плугами, семенами, фруктовыми деревьями, едой для нас всех, лекарствами и тканью на новую одежду, — сказала Мэри с едва уловимой ноткой сарказма в голосе.

— Корабли скоро будут здесь, — заверил Тенч, как говорил всегда, но на этот раз в его голосе было меньше уверенности. — Я ни за что не поверю, что Англия бросит нас здесь на произвол судьбы.

* * *

Эммануэля окрестили через несколько дней, четвертого апреля, под тем же самым деревом, где поженились Мэри и Уилл. Как всегда в подобных случаях, присутствовали все.

Во время свадебной церемонии Мэри считала, что одета плохо, но с тех пор серое платье, в котором она была, износилось до такой степени, что превратилось в лохмотья, и из него сделали платки для Шарлотты. Сменившее его просторное платье, которое ей выдали, — бесформенный мешок из грубого хлопка — износилось не меньше. Одна из более доброжелательных жен морских пехотинцев дала ей красную ленточку для волос и кусок фланели, чтобы сделать одежду для Эммануэля, — иначе Мэри пришлось бы завернуть его в тряпки.

Когда Мэри оглядела собравшихся, она увидела, как сильно сократилось их число с момента приезда. В основном все они тогда были здоровы, и глаза их блестели от возбуждения и дерзости. Она видела в них надежду, даже в те моменты, когда они жаловались на судь6у. Их голоса были громкими, они спорили, дрались, смеялись и толкались, как неугомонные дети. Мэри вспомнила, как однажды подумала, что ни за что не сможет запомнить столько имен.

Но сейчас было легко перечислить всех по именам. Многих забрала смерть, а после последнего переселения на остров Норфолк некоторых каторжников осталось, вероятно, менее ста пятидесяти человек. Увеличилось только количество детей, но на них было больно смотреть: огромные скорбные глаза на бледных, исхудавших лицах, ноги и руки, похожие на маленькие палки. Большинство детей сосало палец от голода.

Ни у кого Мэри не увидела сейчас ясных глаз, даже у офицеров. Никто не толкался, не слышно было громких голосов, только апатичные, изможденные лица, сильно постаревшие от солнца и недоедания. Смех тоже звучал здесь редко, и даже те, кому все еще попадал в руки ром, хотели не веселья, а забытья. Потускнели даже яркие краски одежды, поскольку наряды, в которых некоторые заключенные щеголяли в первый день приезда, давно уже превратились в жалкие лохмотья.

Мэри подумала, что они все стали похожи на эту дикую землю. Такие же унылые и засохшие, как низкорослые кустарники с серо-зеленой смолой, такие же чахлые и безнадежные, как растения, которые они изо всех сил пытались вырастить.

Ей хотелось бы переложить вину на офицеров, но они тоже похудели и выглядели такими же изможденными. Что же касалось морских пехотинцев, Мэри искренне жалела их и их семьи, потому что их пайки были такими же, как у заключенных, их форма превратилась в лохмотья и они умирали так же, как и все остальные.