Помни меня

Снова объявили наказание Уилла, и один из пехотинцев, который привел его из караульного помещения, начал отсчет.

Мэри была свидетельницей около трех десятков порок, как женщин, так и мужчин, и это всегда приводило ее в ужас, даже когда она считала, что жертва заслуживает наказания. Некоторым давали тысячу плетей — пятьсот в один день, а пятьсот отсрочивали, пока не заживет спина. Некоторые умирали в середине наказания, а у тех, которые выживали, оставались шрамы до конца жизни. Мэри стало дурно еще до того, как пехотинец поднял руку для первого удара. Она столько раз ласкала эту широкую загорелую спину и знала каждый ее сантиметр как свои пять пальцев.

Уилл не вздрогнул при первом ударе, он даже попытался улыбнуться Мэри, будто хотел показать, что ему не больно. Но уж первый удар оставил красную полосу, и его улыбка, какой бы смелой она ни казалась, не обманула ее.

Счет шел медленно, между каждым ударом проходило полминуты, и на восьмом брызнула кровь. Уилл уже больше не мог улыбаться, его тело дергалось от каждого удара, и он кусал губы, стараясь не кричать.

А плеть все летала, и мухи усаживались на свежую кровь, которая брызгала с его спины, как вода из решета. После двадцать пятого удара Уилл прижался к треугольнику и его лицо исказила болезненная гримаса. Мэри спрятала лицо Шарлотты на своей груди и закрывала ей уши каждый раз, когда били в барабан. Но она все равно слышала свист плети в тишине и скрип ботинок пехотинца, когда он поворачивался, чтобы лучше размахнуться плетью. До нее доносился запах крови Уилла и жужжание мух, упивавшихся ею.

Прошло уже более часа, и многие в толпе были близки к обмороку от стояния на жарком солнце. После пятидесяти ударов Уилл потерял сознание. Жилы на его спине белели сквозь изодранную кожу. Он висел, и его поддерживали лишь веревки на запястьях, а ноги безжизненно болтались.

Мэри рыдала. Она ненавидела власть, которая отдала такой жестокий приказ, и презирала тех пехотинцев, которые часто разговаривали и шутили с Уиллом, а теперь стали его палачами.

Барабан наконец умолк, и счет прекратился. Уилла отвязали от треугольника, и он соскользнул на землю. Его бриджи и ботинки намокли от крови, и муравьи уже несли крошечные кусочки его плоти на своих спинах.

Мэри подбежала к нему, умоляя окружающих принести ей тряпок и воды, чтобы обмыть ему спину. Уилл был без сознания. Его лицо все еще искажала гримаса, и Мэри припала к земле рядом с ним, держа Шарлотту на руках.

— Давай я возьму Шарлотту, — произнес знакомый голос.

Мэри обернулась и удивилась, увидев Сару с ведром воды и тряпками. На ее грязном лице были полосы от слез, и казалось, что страдания Уилла и горе Мэри напомнили ей об их старой дружбе.

— Сохрани тебя Бог, Сара, — сказала Мэри с благодарностью, отдав ей ребенка. Она умыла Уиллу лицо, а затем снова посмотрела на Сару. — Я должна унести его с солнцепека, но теперь мне некуда идти, потому что они отняли нашу хижину.

— Неси его в мою, — предложила Сара, наклонившись и погладив Мэри по плечу. — Держись, я позову мужчин на помощь.

Когда Сара ушла с Шарлоттой на руках, Мэри прижалась губами к уху Уилла.

— Ты слышишь меня, Уилл? — прошептала она.

Он не ответил, но его веки дрогнули.

— Я клянусь тебе, что мы сбежим отсюда, — прошептала Мэри, и в ней поднялась волна ненависти к капитану Филипу и всем, кто за это отвечал. — Мы найдем способ, вот увидишь. Я не позволю, чтобы это случилось снова.

Позже, в тот же день, Мэри сидела на земле рядом с Уиллом в маленькой хижине, осторожно промокая ему спину. Она снова думала о своей старой клятве совершить побег. Мэри ни разу не вспомнила о ней с момента их прибытия, и сейчас ей показалось невероятным, что она смирилась с этим ужасным местом и даже привязалась к нему. Но больше она не собиралась терпеть. Ей нужно увезти отсюда Уилла и Шарлотту и сделать это как можно быстрее.

Глава седьмая

— Подвинься, Мэри, — прошипела Сара в темноте. — Ты не с Уиллом в постели.

Мэри слегка улыбнулась. Ей бы хотелось снова оказаться в постели с Уиллом в своей хижине. Они с Шарлоттой жили в одной хижине с пятью женщинами. Но, несмотря на тесноту, Мэри была очень благодарна Саре и ее подругам за то, что они позволили им остаться. В минуты отчаяния Мэри цинично издевалась над их добротой, повторяя себе, что она снова опустилась до их уровня. Но все-таки она предпочитала думать о том, что, по крайней мере, Саре порка Уилла помогла вернуть ее прежние качества — сострадание и великодушие.