Она очень просто рассказала ему свою историю, будто уже устала пересказывать ее снова и снова. Мэри не пыталась вызвать его сочувствия, не рассказывала шокирующие подробности своих мучений, лишений и жестокости. Единственный раз у нее навернулись слезы на глаза, когда она рассказывала, как хоронили Шарлотту в море. Но и эти слезы она быстро смахнула и продолжала вспоминать, что на «Горгоне» с ней обращались по-доброму.
Босвелла невероятно тронули все ужасы, о которых сообщила Мэри. Он много раз до этого был в Ньюгейте и был готов ко лжи, преувеличению и искажению правды. Как и большинство его сверстников, он верил в существование преступного класса — слоя людей, которые предназначены для того, чтобы подрывать устои приличного общества. Их легко можно было распознать по их скотским манерам, праздности и отсутствию принципов. Внизу, в тюремном дворе, он видел множество таких людей, они расхаживали с самодовольным видом, как в частном клубе для избранных.
Мэри, безусловно, не принадлежала к их числу. Она больше походила на должников, которые сидели небольшими группками с безутешным видом и испытывали горький стыд от событий, которые довели их до тюрьмы, и ни надежд, ни присутствия духа у них больше не оставалось.
И все-таки блестящая красная лента в волосах Мэри, немного не гармонировавшая с ее потрепанным и грязным платьем, наводила на мысль, что неукротимый дух, который сохранял ей жизнь во всех этих испытаниях, еще теплился в ней, хоть и был подавлен. Она храбро спросила, собирается ли он защищать и ее четверых друзей. Когда он заявил, что чувствует силы только на то, чтобы бороться за ее дело, она отвернулась от него, будто давая понять, что аудиенция окончена.
— Тогда я не могу принять вашу помощь, — сказала Мэри. — Мы все время были вместе, они мои друзья, и я их не оставлю.
У Босвелла не укладывалось в голове, как кто-то, находящийся в таком отчаянном положении, мог считать дружбу важнее собственной жизни. Он умолял Мэри, объяснял, что может выиграть ее дело, поскольку симпатии общественности будут на ее стороне из-за ее детей. А еще он думал, но не мог сказать вслух, что рассматривает ее дело как подходящую арену для демонстрации своих талантов. Он хотел сыграть на чувствах и уже видел самого себя, произносящего драматичную и душераздирающую заключительную речь. Но если бы ему пришлось защищать еще и четырех мужчин, которые были, несомненно, сомнительными личностями, симпатии общественности к Мэри заметно поубавились бы.
— У меня не осталось никого — только четверо друзей, — произнесла Мэри просто. — Мы вместе прошли через ад, и они мне как братья. Я разделю их судьбу.
— Вы думаете, они сделали бы для вас то же самое? — спросил Босвелл. — Я думаю, что нет, Мэри. Каждый из них сделал бы все, чтобы спасти свою шкуру вне зависимости от того, что произошло бы с вами.
— Может быть, — вздохнула она. — Когда-то для того, чтобы выжить, я была готова на все. Но это уже в прошлом. Теперь я уже не ценю свою жизнь так высоко.
Джеймс был потрясен ее благородством, но предположил, что, потеряв присутствие духа, она вместе с ним потеряла и здравый смысл.
— Ну и как ты собираешься вернуть ей это присутствие духа, Боззи? — спросил он сам себя, галантно поздоровавшись на ходу с хорошенькой девушкой, которая шла в сопровождении пожилой компаньонки.
Он задержался и оглянулся на девушку, заметив ее тонкую талию, элегантный бант на турнюре ее розового платья и шляпку, отделанную маргаритками. У Вероники и Эуфемии, его двух старших дочерей, в гардеробе было много таких платьев и шляпок, и ничего не радовало их так, как покупка новых нарядов. Может быть, Мэри снова оживет, если станет носить красивую одежду?
Атмосфера в крошечной камере Ньюгейта была напряженной. Четверо мужчин смотрели на Мэри с холодом и подозрительностью.
— Не смотрите на меня так! — воскликнула она с возмущением. — Я не рассказала вам о его визите только потому, что он не может нам помочь.
Мужчины вернулись в камеру поздно вечером в сильном подпитии. Если бы они были трезвыми, Мэри, вероятно, сообщила бы им о визите господина Босвелла. Но пока они отсыпались после пьянки, она решила, что от этого рассказа толку не будет. Господин Босвелл хотел помочь только ей, но не им, и, если бы она рассказала им об этом, они бы только оскорбились.
К несчастью, Мэри не подумала, что гость с воли привлечет столько внимания и пересудов как среди заключенных, так и среди надзирателей. К тому времени, когда мужчины протрезвели и вернулись в пивную, казалось, вся тюрьма уже знала о джентльмене-адвокате, посетившем ее.
— Что за интриги ты плетешь? — выпалил Джеймс, и при этом его худощавое лицо вспыхнуло от гнева.
— Нет никаких интриг, — отрезала Мэри. — Спинкс привел его сюда, потому что ему было любопытно узнать о нас, но он не был достаточно заинтересован, чтобы защищать нас.
— Ты позволила адвокату прийти и уйти, не позвав меня? — зарычал на нее Джеймс. — Я же мог его заинтересовать!
Мэри пожала плечами.
— В пьяном виде? Вряд ли он бы захотел защищать нас.