Помни меня

— А может, это кто-то, кто пожалел нас, прочитав статью в «Кроникл»? — предположил Сэм.

— Наверняка так и есть, — сказал Билл, задумчиво поглаживая бороду. — Когда я был еще мальчишкой, в Беркшире убили одного типа. У него осталась жена и пятеро детей, и, когда люди услышали об этой истории, вдове стали посылать деньги.

— Вполне возможно. Но кто рассказал о нас в газете? — спросил Джеймс с недоуменным видом. — Этот номер вышел четыре или пять дней назад. Как они могли прослышать об этой истории?

— Наверное, кто-то рассказал ее, когда корабль стоял в Портсмуте, — предположил Сэм, и его лицо расплылось в широкой улыбке. — Капитан Эдвардс тогда сошел на берег, и, возможно, он сообщил о нас властям. А еще с корабля сошла масса людей, любой из них мог сообщить о нас газетчикам.

И вдруг до Мэри дошло, что рассказать мог только Ваткин Тенч. Капитан Эдвардс не сочувствовал ни им, ни мятежникам, которых поймали, поэтому любая информация от него представила бы их в черном цвете. А что касалось остальных офицеров, высадившихся в Портсмуте, их отчет не был бы таким подробным.

А еще Тенчу наверняка было известно о коррупции в тюрьмах еще со времени его службы на «Дюнкирке», и он знал, что предпринять, чтобы устроить им камеру в Ньюгейте.

Мэри тут же решила ничего не говорить остальным. Она была немного удивлена, что они не подумали о Тенче, но, с другой стороны, никто из них не знал его так близко, как она. Если бы Мэри рассказала им сейчас о своих мыслях, это только вызвало бы лишние вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Кроме того, если Тенч сделал это тайно, он не хотел, чтобы об этом кому-нибудь стало известно, иначе это поставило бы под угрозу его карьеру. Лучше, если они будут считать, что это какой-то благонамеренный незнакомец.

— Судьба снова улыбается нам, — радостно фыркнул Джеймс, не заметив, что Мэри не сказала ни слова. — Может быть, если деньги будут поступать и дальше, мы в конце концов, как и этот разбойник с большой дороги, будем спать на пуховых перинах.

«Храни тебя Бог, Ваткин», — подумала Мэри, и ей пришлось отвернуться от остальных, чтобы они не заметили слез благодарности в ее глазах.

В последующие дни в их камере было много посетителей. Некоторые хотели услышать только об их побеге, а большинство сами ожидали высылки и хотели знать, что их ждет.

Мэри чувствовала себя немного виноватой за то, что брала деньги с этих людей. Достаточно плохо было уже то, что их ждала разлука с близкими, и ей не хотелось увеличивать их страдания рассказами о кошмарном треугольнике для порки, о голоде и о непрекращающейся жаре. Но, как сказал Джеймс, для них было лучше потратить немного денег и подготовиться, узнав, что их ждет, чем пропить их, и Мэри решила, что он прав.

В первый раз, когда им разрешили выйти на тюремный двор, у Мэри возникло впечатление, что она попала на вечеринку для избранных. Люди приветствовали их с искренним теплом, предлагали выпивку из пивной, советы и свою дружбу. Джеймс и трое остальных мужчин с живостью принимали знаки внимания, особенно заигрывания со стороны женщин-заключенных. Но Мэри стояла в стороне.

Хотя она радовалась, что ими восхищаются, а не презирают и не жалеют их, она была еще не готова разговаривать и смеяться с чужими людьми, как бы благожелательно они к ним ни относились. Все, что Мэри хотела, — это тихо посидеть на солнышке, но этого ей не удавалось, потому что все интересовались ею.

Кто-то хотел услышать подробности их побега, другие спрашивали ее о своих друзьях и родственниках, которые были высланы, а некоторые женщины даже интересовались, как там рожают. Потом еще были мужчины, которые пытались ухаживать за ней или делали ей непристойные предложения.

За пару часов Мэри увидела и наслушалась достаточно. Она не хотела ни давать представление в этом цирке, ни сидеть среди зрителей.

Мэри никогда раньше не задумывалась о чувствах, которые она питала к преступному миру, хоть и принадлежала к нему столько лет. И в плавучей тюрьме, и на корабле, и в колонии Мэри была просто одной из заключенных, отсиживающей свой срок и делающей все, чтобы выжить. И она всегда помогала своим товарищам-заключенным, покрывала их и иногда способствовала кражам из амбаров и другим проступкам, потому что они все жили по этому закону.

Но утрата обоих детей раскрыла ей глаза.

Мэри раньше никогда по-настоящему не раскаивалась в том, что украла шляпку у женщины в Плимуте. Она жалела, что попалась, и сердилась на себя за свое безрассудство. Но Мэри никогда не пыталась поставить себя на место этой женщины и представить, каково было ей, когда ее ударили и ограбили.