Помни меня

— Мы уже почти в Портсмуте, — сказал Тенч наконец, глядя на берег. — Я должен сойти здесь, а ты поплывешь дальше в Лондон.

Эта мысль была для него невыносимой. Он знал, что очень скоро ее снова закуют в цепи, как тогда, когда он впервые встретил ее.

— Храни тебя Бог, — произнесла Мэри дрожащим голосом за его спиной. — Тебя ожидают великие дела, Ваткин. А я всегда буду чувствовать себя счастливой, думая о том, что ты был моим другом.

Глава семнадцатая

В один прекрасный солнечный день в конце июня Мэри уныло шаркала вслед за ньюгейтским тюремщиком, а четверо ее друзей шли за ней. Процесс над ними начался, и теперь их вели по узкому темному каменному проходу в здание тюрьмы, где они должны находиться до начала суда.

Еще когда «Горгона» стояла в доке в Портсмуте, на Мэри снова надели кандалы, и теперь ее лодыжки распухли и кровоточили. Кандалы были на ней все время до прихода корабля в лондонский док. Еще она испытывала голод, потому что ничего не ела с рассвета, когда она, Джеймс, Билл, Нат и Сэм сошли с корабля, скованные одной цепью, в ожидании, когда их сопроводят в ньюгейтскую тюрьму.

Мэри находилась в том же эмоциональном состоянии, в котором она выходила из тюрьмы в Купанге, ожидая корабля, который должен был доставить ее в Батавию. Разница заключалась только в том, что люди вокруг нее говорили по-английски и, что ощущалось еще острее, с ними не было четверых мужчин и двоих детей.

Арестанты почти не разговаривали, ожидая на оживленном причале повозку из тюрьмы. Они просто сидели вряд, опершись о стену и сжимая на коленях свои узелки с личными вещами, и каждый был погружен в свои мысли. Мэри понимала, почему люди, проходившие по причалу, смотрели на них с таким любопытством. Она и ее друзья, вероятно, представляли собой странное зрелище. Заключенные в кандалах обычно были оборванными, грязными и недоедавшими, а они выглядели чистыми и здоровыми. Всем мужчинам выдали холщовые бриджи и рубашки, а Мэри одела бело-зеленое платье, которое ей подарила жена капитана. Мускулистый Билл со своей лысой головой и лицом, как у чемпиона по боксу, мог казаться опасным человеком, но Нат с его ангельским взглядом голубых глаз и светлыми волосами, в которых поблескивало солнце, больше походил на пажа или на мальчика-хориста. Что же касалось Джеймса и Сэма, они напоминали двух обедневших, но гордых аристократов. Джеймс высокомерно смотрел на всех, кто поворачивался в его сторону, а Сэм был погружен в свои мысли и не сводил своих рыжевато-коричневых глаз с далекой линии горизонта.

Арестантам нечего было сказать друг другу. Они не комментировали суматоху на причале, где разгружались и загружались на корабли тюки с товарами. Они не реагировали ни на бочки с вином и другими спиртными напитками, катившиеся по булыжникам мостовой, ни на крики носильщиков и докеров, ни даже на полдюжины нервных лошадей, которых вели на корабль.

За долгую дорогу из Кейптауна их здоровье восстановилось и тюремные ужасы из прошлого начали забываться. Но когда каторжники ждали переезда в Ньюгейт — в тюрьму, имевшую репутацию самой жестокой тюрьмы в Англии, — все они отчаянно пытались сдерживать свой страх.

Когда приехала повозка, было уже далеко за полдень, и, только когда арестанты сели в нее и медленно покатились прочь от оживленного движения на причале, Билл нарушил молчание.

— А я уже и забыл, как пахнет конское дерьмо! — воскликнул он, когда их повозка присоединилась ко многим другим, везущим товары по узкой дороге среди высоких мрачных складов.

— Оно пахнет точно так же, как Дублин, — ответил Джеймс, театрально понюхав воздух. — Как ты думаешь, если мы попросим возницу очень вежливо, он доставит нас в таверну?

Мэри слегка улыбнулась в ответ на их браваду. Она знала, что они боятся не меньше, чем она. Мэри в конце концов попала в Лондон — в город, о котором мечтала еще ребенком, но она никогда не мечтала о том, чтобы увидеть этот город с тюремной повозки или умереть здесь, болтаясь в петле.

И все же, хотя они и знали, что в конце поездки их ждет Ньюгейт, все пятеро нашли, чем занять себя по дороге. Улицы, как широкие и элегантные, так и узкие и серые, кишели людьми всех сословий. Дамы, в шелковых платьях и шикарных шляпах, под руку с джентльменами в париках и сюртуках, беззаботно прогуливались мимо слепых нищих, пьяных проституток и босых беспризорных мальчишек. Это был ад. Повозки и фургоны мчались мимо с головокружительной скоростью, уличные торговцы пронзительными голосами предлагали все: от засиженных мухами пирожков с мясом до букетов цветов. Арестантам встречались и шарманщики, и уличные музыканты, игравшие на оловянных дудках и скрипках. Мэри видела базарных носильщиков, переносивших на голове шатающиеся кипы корзин, румяную молочницу, коромысло, бидоны молока, кривоногого мужчину, держащего за ноги живых, трепещущих в его руках кур.