Поминальник усопших

…Только спустя три года, в одну из перламутровых ночей начала июня 1932–го, — как раз когда река Вымь вновь очистилась ото льда, — родители мои были разбужены и приглашены торжественно Иваном Ивановичем — «не мешкая, в 24 часа! — приготовиться в дальнейший путь». Сборы, как в песне, не долги. Тряпки — в сундук–упаковку из под полевого рентгеновского аппарата. Книги — в два фанерных ящика из–под макарон. Всё! Книг уже много. При чём, нужных. Целая медицинская библиотека — паллиатив оставленой дома при внезапном отъезде на Украину. (О тотальном ограблении дома по Доброслободскому переулку ,6 — вскоре после аресте их в 1929 году вдалеке от него, — они не знают. Знаем только мы с братом! В посёлочке новая библиотека приобреталась почтою и с помощью отпускников и командируемых — нужную книгу для доктора и её мужа разыскивали они и привозили с удовольствием!) Заочная, — через приятеля–соседа, — раздача долгов: книг, в основном, одолженной посуды, приобретенной и нанесенной соседями «мебели», накопившихся хозяйственных мелочей. Возвращение завхозу казённого постельного белья, одеял и марлевых занавесок — своими так и не обзавелись. Всё? Да, ещё хозяйство больнички! (Но его заблаговременно, сутками прежде, передал маминым коллегам вечно бдящий Иван Иванович). Не долгое, не шумное, в узком кругу, прощание с добрыми людьми. «Та не волнуйттесь!, — успокоил их Тойво. — Кутта Фас комантируют — тамм фамм бутетт софсемм не плоххо…». … И — глубокою ночью уже, — «На пристанн! И — Перётт! Перётт!… По ттомму же чтто и в 1929 готту реччному путти. Но уше внисс! Внисс!»

За месяц, — Вымью, вновь ночами сперва, а потом — круглыми сутками — Северной Двиною не спеша спустились до Архангельска. Погоды стояли чудесные. В каютке и на палубе катера — рай!… Не тревога бы за детей — посчитали, что были в счастье…

Причалить подгадали(?) тоже в полночь.

Встретили какие–то — чьи непонятно — моряки во главе с человеком в…сутане(?) под шинелью. Провели к ожидавшему легковому автомобилю. Солдаты погрузили вещи в грузовичок. Провезли по тёмному ночному городу. Привезли в его центр. Тёмный зелёненький тупичёк улицы «Павлина(!) Виноградова». В приоткрытую для них металлическую калитку в высоченном, металлическом же (заглушенном щитами) заборе, — пригласили через небольшой двор к не сильно освещённому закрытому подъезду–крыльцу аккуратненького двухэтажного особнячка. Блеснула тускло, справа у двери, табличка с тою же, — что и в поезде, — «Нобелевской» символикой… А в доме… Ну, а в доме — чудо! В доме чудо из чудес: ожидал их в дверях… сияющий, — будто только из бани, и как будто лишь только вчера распрощавшийся с ними в доме у них, — друг! Доктор Викентий Викентьевич Вересаев (Смидович)! Товарищ мамы по Русско–японской войне и гайдар–соратник по их совместным общественным институтам первого тридцатилетия ХХ столетия. Известный, не подвергшийся проституциированию проститучьего межвременья, публицист. «Не позволивший» себе уподобиться, — старый большевик всё же, — российской «общественности». В начале века, — в угоду упивающемуся поражением на войне российскому истеблишменту, — забрасывавшего Императора Японии, генерала Маресукэ Ноги и адмирала Хейхатиро Того поздравлениями! И не устающему выражать в них «искреннюю радость» в связи с разгромом России под Ляояном, под Мукденом, под Цусимою и т. д. (Как демонстративно проделывал это великий пролетарский писатель Горький и ассистирующие ему прочие социалистические шлюхи!).

Для меня важно, что Вересаев был ещё и великолепным литературным критиком. И конечно же блестящим писателем, в глазах родителей моих прославившемся рассказами о «той войне». В особенности профессиональнейшими «Записками военного врача»! (Под маминым патронажем массово изданными товариществом А. Ф. Маркса в Петербурге приложениями к журналу «Нива» ещё за 1913 г.!).

…Викентий Викентьевич и Тойво обнялись по братски — она, оказалось, давно друг друга знали…

…И — внезапно — встреч пораженным родителям моим, только что молча тоже обнявшимся с Викентием Викентиевичем и в себя ещё не пришедшим:

— Объясняю обстановку, — отрапортовал сияющий доктор

Вересаев… — И, будто по написанному «прочёл»: …