Помилование

Руслан Сергеевич решил сначала, не поднимая шума, сам разобраться, как сказал, до точки. След, по словам старика, ведет прямо в его мехбат. Это несомненно. С чего же начать? Сходить, взглянуть на след он посчитал излишним. "Не дело боевого командира следы обнюхивать, - подумал он. - В моем ведении люди и оружие". Решил начать с людей. И вызвал старшину Хомичука с первой батареи. Этот порой больше самого комбата видит, больше других слышит и больше других примечает и соображает. Однако минувшей ночью и старшина Хомичук оказался не лучше других. "Может, знает что, да хитрит?" - подумал было Казарин. Но мысль эту отмел тут же. Преданный службе старшина и слову своему был верен. К тому же Хомичук, годами постарше комбата, любил его скрытной заботливой любовью. Казарин это чувствовал и ценил. Нет, решил он, не врет и не хитрит.

- И мотора не слышал?

- Слышал, только вроде как во сне.

- Что за черт! Уже на ходу сны видим! Кто на посту был?

- Ребята надежные. - Хомичук поименно перечислил всех из ночного дозора. - Разрешите, я разузнаю.

- Только паники не поднимать.

- Понятно.

Будь на месте Хомичука кто другой, дал бы комбат выволочку, перья бы полетели. "Ты у меня, так тебя в душу, мало что мотор, комариный писк за версту будешь слышать", - сказал бы он. Но если уж и Хомичук не слышал, значит, тут что-то не так. Только когда старшина вышел, он выругался: "Недотепы!.." В число недотеп он записал и себя.

Через полчаса все выяснилось. Ефрейтор Дусенбаев рассказал старшине, что Любомир ездил отлаживать тормоза, пробыл долго, там по пути опять сломалось что-то, намучился, пока починил, хорошо, все обошлось, товарищ вернулся цел и невредим. Хомичук ругнулся, да только про себя, а ему и слова не сказал. И с Зухом говорил спокойно. Если бы тут можно было исправить глоткой, уж он бы ее не пожалел. Сержант не отпирался и не оправдывался, рассказал, как все было.

- Ты ведь не только свою, ты и наши головы на плаху кладешь, - тихо сказал старшина и даже выругаться забыл, такая взяла горечь. - Хоть бы покаялся, дубина!..

- А что я такого сделал, чтобы каяться? За козу и сарайчик отвечу. И наказание приму.

- Коза! Если бы дело в козе было...

- А в чем же? За мной другой вины нет.

- Ладно, не мне твою вину мерять. А вот беду чую. Большую беду, Любомир.

Говорили они возле бронетранспортера, сидя на траве.

- О чем ты, Паша! Ты что говоришь?

- Байку рассказываю. Анекдот. Эх, парень...

* * *

Поначалу сержант Зух держался перед капитаном не то что спокойно, но и беспечно, словно даже придуривался. Казарин, видя это, вспылил про себя, но гнева своего ничем не выдал.

- Ну, Зуд, расскажи, какие геройства совершил?- "Геройства" он сказал с особенным нажимом.

- Не Зуд, товарищ капитан, Зух. А геройства мои еще впереди. Не подкачаю. Дай только с фрицем встретиться.

Серые холодные глаза капитана столкнулись со взглядом голубых, смотрящих из-под густых бровей глаз Любомира.

- Ты не придуривайся. Где ночью ходил?

- В Подлипки к невесте, вернее сказать - к жене ездил. Пешком хотел, да очень долго получилось бы.

- Какая еще жена?

- Законная жена, Мария Тереза. Вы ее знаете. Когда в Подлипках стояли, я к вам приходил насчет нее. Вы меня тогда выгнали. Если бы вместе служили...

- Здесь мехбат, сержант, механизированный батальон, а не бардак. И всех баб собирать, с которыми шьетесь...

- Она жена моя. Законная. Единственная. Не унижайте ее, прошу вас.

- Под кустом обвенчались - и весь "закон"!

- Товарищ капитан, - тихо сказал Зух, - вас бог накажет.

Капитан Казарин еле заметно вздрогнул. Он спрятал руку за спину и отпустил зажатую между большим и указательным пальцами щепотку волос.

- Уже наказал. А господь бог, которого ты вспомнил, в одно темя дважды не бьет.

Оттого, что разговор пошел как-то вкось, мысли капитана тоже сбились. Он постоял молча, обежал глазами землянку. Взгляд остановился на мохнатой черной бурке, висевшей на гвозде. Уже сколько лет Казарин возил ее с собой, но на людях не надевал ни разу. "Когда меня хоронить будете, в нее завернете", - шутя говорил он товарищам. Черная бурка вызвала мрачные мысли. Мысли эти были о сержанте Зухе.

- Ты - дезертир. Вот ты кто. А мы в действующей армии, значит, на фронте. Не сегодня-завтра - в бой! Ты это понимаешь?

- Понимать-то понимаю... Так ведь ничего не случилось. А за козу...

- Тебя что, никогда уставу не учили?

- Учили. Драться учили. И я буду драться, крепко буду драться, без пощады. У меня там, на той стороне, мать осталась. И вся родня... Надо их спасать.

- Можете идти.

- А какой мне выговор будет?

- За это выговор не дают. За это, сержант, расстреливают.

Последние слова Зух всерьез не принял. Из землянки он вышел с чувством облегчения. Вроде обошлось. И старшина тоже на него не кричал. Будь вина и впрямь стоящая, так бы обложил - весь лес бы дрожал.

Перед капитаном Казариным было два пути.