Помяловский первый из писателей-шестидесятников внес в художественную литературу колоритную биографию разночинца. «Очерки бурсы», «Молотов», «Мещанское счастье» и др. — это куски жизни, удивительные отрезки новой социальной биографии.
В этом смысле все творчество Помяловского — своего рода автобиографические рассказы.
Н. Г. Помяловский не оставил по себе ни литературных воспоминаний, ни статей по искусству, ни отдельных характеристик современных ему писателей.
В его переписке, большей частью затерянной, также не нашли себе выражения его литературные воззрения. И все же можно и должно говорить об особой системе эстетических взглядов Помяловского, характерных для новой литературной эпохи 60-х годов. В борьбу за эту новую систему Помяловский шел рука об руку прежде всего с вождями своего поколения — с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым.
На этом пути Помяловским отодвинуты были все эстетические традиции тургеневской школы. В основу своего художественного метода Помяловский кладет взгляды Фейербаха, его идею о единстве человеческого организма, исключающую всякий дуализм, идею родственности человеческого организма с животными и растительными организмами.
Основные положения Чернышевского из его «Антропологического принципа в философии» о человеке как продукте окружающей среды, общественных привычек и обстоятельств нашли также свое выражение в эстетике Помяловского и стали основным мотивом его творчества.
Девиз Добролюбова и Чернышевского о познании действительности как основе художественного творчества обусловил всю переоценку эстетических канонов дворянской литературы, на которую так решительно пошел Помяловский. Надо показать действительность так, как она есть, без всяких прикрас, не боясь «тьмы низких истин», — таков основной пункт художественной пропаганды Помяловского. Надо расширить до предельного все сферы «действительности». Мир подвалов, кабаков и ночлежек, проституток, пьяниц — имеет право быть объектом художественной литературы.
Пора литературе выйти из замкнутой среды «подчищенного человечества». Противопоставление «подчищенному человечеству», т. е. дворянину, плебея, человека социальных низов — один из центральных мотивов творчества Помяловского. Оттого Помяловский ратует всегда за реализм, или, как он говорит, «точность картин».
Вот именно «точность картин» неизвестного дотоле быта, неподкрашенная правда о «людях нового круга» — вот основы того художественного реализма, за который боролся Помяловский.
Сохранившиеся отрывки романа «Брат и сестра» в этом отношении очень показательны. Ибо здесь технология Помяловского-романиста широко показана самим автором. Перед нами своего рода «записные книжки», в которых писатель посвящает нас в свою лабораторную работу по привлечению людского «материала», изучению темы, отбору языка и композиционному оформлению произведения.
Язык Помяловского точен и свободен от всякой метафоричности, от всяких романтических эпитетов. Он свеж и народен.
Так, Помяловский, ломая основные каноны «барской эстетики», видоизменяет ее пейзажи, портреты, вводит новые биографии, отодвигая панорамы золотисто-пышных аллей для изображения столичных окраин, словарем которых он заменяет салонную речь дворянских героев и героинь.
Авторская активность, публицистическое вмешательство сопровождают у него чисто художественные картины. Эта вольность втягивает автора в ход повествования едкой полемикой с тем или иным героем, в беседу с читателем, в желчное изобличение и т. д. Помяловский вводил в свой роман и очерковый материал, также перемежая его публицистическими рассуждениями. Это становится одним из свойств его стиля.
Мастерство очерка занимает вообще большое место в творчестве Помяловского. В истории нашей очерковой литературы «Очерки бурсы» занимают исключительное место. До сих пор эти очерки волнуют нас своей яркостью и правдивостью. Он сумел здесь дать обобщение всей педагогической системы царского самодержавия. Педагог по призванию, Помяловский в центре своего творчества всегда ставил остро и оригинально проблемы воспитания. Начиная с своего «Вукола», Помяловский не переставал сочетать в своем творчестве художественные интересы с чисто педагогическими проблемами. Оттого педагогическая критика характеризует Помяловского, как величайшего в русской литературе заступника детей, сравнивая его роль в этом отношении, как мы уже отмечали, с Диккенсом.
Помяловский не успел создать образ профессионального революционера и передовой женщины той эпохи, хотя и известно его твердое намерение изобразить их в последней части трилогии (после «Мещанского счастья» и «Молотова»).